МАНОК

Как-то вечером, после службы, я заглянул в свой любимый магазин «Охота», что в Воронеже на Платонова, 12, посмотреть, нет ли в продаже чего-нибудь новенького.
Продавец тётя Вера знала меня ещё любопытным мальчишкой-шестиклассником, который бегал сюда через день посмотреть на настоящих охотников и послушать их рассказы. Повезло: она обрадовано позвала меня к своему прилавку и сказала, что, когда разойдутся покупатели, она мне что-то покажет.

В нетерпении я ждал около получаса. Наконец, народу стало поменьше, и тётя Вера с заговорщицким видом достала из-под прилавка маленькую коробочку и новый глянцевый журнал «Охота и охотничье хозяйство».
— Вот, — читай, — сказала она, открыв закладку.
Читаю и обалдеваю. Оказывается, в Чехии охотники изобрели манок, имитирующий крик раненого зайца. Если в манок дунуть, то через 10-15 минут со всех сторон сбегутся лисы, и за вечер их можно настрелять 14-15 штук. Неужели у тёти Веры в руках именно эта штукенция?
— Держи, — говорит тётя Вера и протягивает мне манок. — Звонила тебе в госпиталь, но ты уже ушёл.
Оказывается, манков в магазин пришло всего три штуки. Два отошли отцам города, а вот один оставили мне. Вынимаю из коробочки заветный манок и, вопросительно глядя на тётю Веру, приставляю его к губам.
— Пробуй, — разрешает она. — Но не очень громко, потому что звук уж очень страшный.
Как кричит раненный заяц, охотникам объяснять не надо, а не охотникам объясню. Чувствуя близкую смерть, косой кричит так, что у меня мурашки по коже бегут. Крик напоминает истошный вопль младенца, жуткий и одновременно неприятный, пробирающий до костей. Не понимаю, как из такого милого зверька извлекается такой жуткий звук.
Ну, так вот. Дунул в этот манок. Пронзительный визг испугал меня самого, но реакция посетителей была ещё ужасней. Двое упали на пол (пришлось даже их в чувства приводить), а у остальных волосы встали дыбом.
— Отлично! Беру, — говорю я тёте Вере и тороплюсь уйти из магазина: как-то неудобно получилось с испуганными посетителями.
Оказавшись дома, немедленно звоню председателю отдаленного степного колхоза, то ли дочь которого, то ли жену я когда-то спас не то от смерти, не то роды принима (не столь важно!), и кричу:
— Завтра выезжаю, готовь машину! Охота будет с новым западным супер-прибором.
Завтра наступает с большим трудом, после беспокойной ночи, проведённой с гёрлфренд в разработке модели лисьей шубы до пола, заряжанием дополнительных патронов, перебиранием охотничьих шмоток.
Манок попробовал дома с друзьями, такими же заядлыми охотниками, как и я. Все в панике и в ужасе. Хорошая вещь! Бесконечная дорога, встреча, проба деревенской вкуснятины: борщ, вареники, сметана. Неизбежные расспросы: как служба? как жизнь? Отвечаю автоматически, с нетерпением жду вечера.
Хозяин, Николай Иванович, не охотник. Поэтому предложил от чистого сердца сегодня поспать, а утром погулять с ружьецом вокруг деревни. Не обижаюсь. Но вот водитель с местным охотником уже стоят у ворот, не глуша «Урал», на котором меня надо везти. Снега выпало много, «УАЗ» не проедет.
Местный охотник Санька, я с ним уже знаком, с восторгом смотрит на манок и говорит, что с таким можно на две шубы настрелять. До места далековато, километров восемь в поле. Там стога со всей степи свезли — зимой мышей и лис полно.
На улице минус тридцать, январь. Одевают меня трое. Штаны из верблюжьей шерсти водолазные, сверху ватные, сверху белые маскировочные. Тулупа тоже два. Один так, а другой председательский задом наперёд, для тепла. Валенки, шапка с завязанными ушами — короче, чучело огородное, но по-другому нельзя. Холодно ведь, сидеть часа три.
В кабине я не поместился, запихали в кузов. Ехали долго, куда-то в ночь, буксовали два раза. Когда остановились, и я выпал из кузова, иначе мой выход и не назовёшь, было около десяти часов вечера.
Восхождение на стог заняло около двадцати минут. Сам я в такой одежде даже ходить не мог, а забраться на стог сена четырёхметровой высоты и подавно. Повезло, что у стога нашлись вилы и грабли. Их обратную сторону упёрли мне в заднее место, меня удалось задвинуть наверх. Я раскопал себе в сене нору и очень уютно оборудовал место для стрельбы. Затем, махнув ребятам, сказал, чтобы раньше, чем часа через четыре, за мной не приезжали.
«Урал» мощно фыркнул мотором, развернулся и уехал в темноту, оставив меня одного в жуткой январской ночи, в одной безлесной равнин Черноземья. Страшновато одному-то. Минут десять сидел тихо, потом думаю: «Ну что ж, пора». Достаю манок, укладываю рядком патроны, чтобы были под рукой, картечь на всякий случай тоже поближе. Ну, пора!
Набрав воздух в лёгкие, дую в манок, и рвущий душу крик разносится по дикой ледяной, так сказать, степи. Мамочка! Зачем я это сделал?!.. Сейчас какие-нибудь черти или лешие сбегутся. Кое-как пришёл в себя, успокоился, ну, думаю, лисы-то сейчас точно сбегутся. Караулил, караулил и незаметно заснул.
Тонкий слух охотника даже во сне не подводит, и на сей раз тоже не подвел. Слышу, поскрипывают шаги, рядом где-то. Сдвигаю предохранитель вперёд, тихо поворачиваю голову, вижу: не лиса и не волк, а обычная лошадь с санями подъезжает к моему стогу. Из саней вылезает деревенский мужик в ушанке с вилами, хитро озирается по сторонам, удостоверяясь, что вокруг никого нет. Не торопясь, начинает почти из-под меня набивать сани сеном.
Подними мужик голову хотя бы чуть, он упёрся бы взглядом как раз в дуло моего ружья. Но зачем ему смотреть наверх стога, когда в середине сена полно. Сижу, еле сдерживая смех. Сказать ему, что воровать нехорошо, или пусть себе ворует? Им и так тяжело живётся. Решение пришло исподволь. Тихо приставляю манок к губам и изо-всех сил дую, направив его прямо на мужика. Передать тяжело, но попробую.
Лошадь, не поднимая от стога головы, подпрыгивает необычайно высоко на всех четырёх ногах, грива и хвост у неё встают дыбом, и она, будучи в двух метрах над землёй, начинает бежать. Бежит она по воздуху, как мне показалось, минуты две. Потом, согласно законам гравитации, всё-таки падает на землю и исчезает в поле, несясь каким-то нездоровым галопом, которым ей, видимо, до этого бегать не приходилось. Как от лошади оторвались сани, я так и не понял. Они даже не тронулись с места, так резко она всё это проделала.
Мужик на долю секунды позже лошади тоже подпрыгнул, как мне показалось, выше стога, при этом как-то конвульсивно взбрыкивая руками и ногами. Шапка при этом катапультировалась с его головы, видимо, из-за резко вставших дыбом волос. Кричал он в полёте так, что я испугался за его здоровье. Мужик исчез из виду, правда, чуть медленнее лошади, даже не коснувшись земли. Через минуту всё было кончено.
Опять я остался один на один с ночью, безлесьем, зимой, а также с санями с сеном. Приехавший за мной водитель минут десять ходил вокруг саней, почесывал затылок и, наконец, сказал:
— Саней-то вроде и не было?
— Сначала не было, — подтвердил я, — а потом приехали.
Утром в сельсовете на заседании правления актив внимательно слушал рассказ сторожа, о том как во время охраны им колхозного сена на него напал снежный человек, лошадь сожрал, а самого догнать так и не смог...