Перебежать. Упасть. Затаиться...
В соседнем коридоре гремят шаги: эхо от них мечется под сводчатым потолком, не давая определить ни число пробежавших, ни их направление. Ну, в тот угол, где залёг я, они не сунулись, и одно это уже радует.
Некоторое время перевожу дух, непроизвольно и глупо тычу стволом пистолета из стороны в сторону, но потом убеждаюсь, что поблизости никого нет. Пока нет. Но это ненадолго — иначе было бы весьма заманчиво отлежаться здесь до самого конца, а остальные пусть хоть голыми руками шеи друг другу посворачивают...
Но отлеживаться нельзя, рано или поздно кто-нибудь так или иначе забредёт сюда, и тогда уж начнётся.
Медленно поднимаюсь и крадусь в противоположную (как мне кажется) сторону от бежавших, что всё равно вряд ли может дать хоть какие-то гарантии. В здешних лабиринтах сам чёрт ногу сломит, так что наткнуться прямо на моих друзей я могу где-угодно. И мои страхи тут же оправдываются — в дальнем конце коридора я замечаю неслабую по размерам мужскую фигуру, задрапированную, правда, в какую-то рванину с нашитыми на неё металлическими бляхами. В руках фигура сжимает короткий меч с широким лезвием и узкой гардой, а на лицевой её (фигуры, а не гарды) части тоже отражаются какие-то умозаключения, и, подозреваю, гораздо более нехитрые, чем мои собственные. И то, что молодец без лишних словоизлияний воздымает десницу с клинком вверх и, сопровождая действо деловитым сопением, бросается на меня, лишь подтверждает этот факт.
Целюсь, наверное, чуть дольше, чем следовало бы, поэтому выстрел сражает детину, когда нас разделяет не больше десяти шагов. В случае промаха выстрелить второй раз я бы не успел, но риск оправдан. Пусть небогатый, но всё-таки достаточный для того, чтобы делать выводы, опыт пребывания в этом месте приучил беречь патроны.
Мечник с диким грохотом падает, под потолком гуляет эхо, а я уже убегаю со всех ног. Тут уже не важно, куда бежать, главное — всецело отдаваться этому процессу, а ноги куда-нибудь да выведут. Оставаться же на поле брани попросту глупо. Некоторые ушлые типы непостижимым для меня образом научились локализировать малейшие очаги шума даже в этих диких коридорах, так что через минуту-другую туда сбежится столько народу и начнётся такая мясорубка, что какой-нибудь писатель-баталист только и сможет, что в растерянности отвалить челюсть. Короче, не пожелал бы и злейшему врагу; говорю это со знанием дела и без малейшего бахвальства — чего-чего, а злейших врагов у меня сейчас в достатке.
Эх, всё-таки рано этот дурак выманил у меня пулю, не рассчитывал я так быстро начинать! Видимо, не выспался сегодня, вот и наткнулся, как чайник, на это дитя природы, а дитя, впрочем, ничуть поначалу и не огорчилось. Хотя чего от них ждать ещё? Бегают разве что не голышом (а здесь, между прочим, и такие тоже есть), размахивают дрекольем и, судя по редким их фразам, которые я иногда слышу, прежде чем они стараются проткнуть меня чем-нибудь, располагают крайне слабым, но специфическим словарным запасом. Кстати, говорят они явно не по-русски, а я, немного знакомый разве что с аглицким, всё прекрасно понимаю. Словно на мысленном уровне...
Короче, психи они. Все. Ну или почти все. А остальные, может, и не психи, но...
Крадусь на цыпочках, чтобы снова не оказаться застигнутым врасплох. К счастью, парочке в зале, которой оканчивается мой коридор, не до меня.
По-хорошему сейчас стоило бы сделать крутой разворот и уйти от них как можно дальше, но проклятое любопытство берёт верх. Втискиваюсь в небольшую нишу, которая очень кстати оказывается рядом, и осторожно выглядываю. А парочка и правда презабавная.
Один — из тех самых, чокнутых. Облачён он в тунику, поверх которой блистает надраенный панцирь. В правой руке псих сжимает меч, который, по правде, больше напоминает длинный нож, а в левой — здоровый прямоугольный щит; на голове красуется шлем с вымпелом из крашеного конского волоса, а на ногах — что-то похожее на сандалии. Натуральный голливудский карикатурный римский легионер. Второй производит впечатление получше, хотя наши солдаты-срочники, признаться, тоже те ещё ребята. Он в камуфляже, высоких берцах и в автомате «Калашникова». Правда, из автомата почему-то не стреляет, а упрямо старается поразить противника штык-ножом, присовокупленным к окончанию ствола. Бедняга. Не иначе с боеприпасами у него всё куда печальнее, чем у меня.
Ну, значит, в этом случае его участь скоро решится. Голыми руками с легионером ему не совладать.
Некоторое время они кружат друг напротив друга, вяло размахивая оружием и делая разведывательные выпады, не забывая при этом изобретательно крыть друг друга по матери. Хорошо хоть тот мой давешний знакомый кинулся на меня молча, потому что соревноваться в красноречии меня абсолютно не тянет. Наконец этот, со щитом, понимает, что бесконечно так продолжаться не может и решительно атакует. Он довольно грамотно пихает срочника щитом, и пока тот делает шаг назад, без затей пытается ткнуть его мечом в открытое горло. Как тому удаётся увернуться — непонятно, но солдатик браво ныряет под руку с клинком, заходит грузному легионеру за спину и изо всей силы лупит прикладом по позвоночнику. Потом сподручнее перехватывает автомат и втыкает штык-нож в незащищённую панцирем шею. Псих, гремя доспехами, падает, ещё хрипя на излете, но он уже явно отвоевался. Солдатик без видимого удовольствия добивает легионера, отправляя его прямиком к Аиду. Или Аид был у греков? Да это и неважно. Главное, что наш римлянин сдох.
Вдруг срочник замечает меня и смотрит почти задумчиво. Ну ясное дело, видеть здесь одетого в костюм с галстуком мужчину, наверное, приходится нечасто. Но задумчивость его вызвана всё-таки не этим. Показываю ему пистолет, и он мигом понимает. Кивает, криво улыбается и скрывается в одном из трёх ведущих из зала коридоров.
Ну и правильно. Люблю толковых людей. Вот если бы он остался лежать на полу, то наверняка пришлось бы тратить пулю. А так я ещё в плюсах.
Прислушиваюсь. Эхо шагов победителя постепенно гаснет в коридорах, значит он не засел где-то поблизости, чтобы втихую засадить свой штык-нож мне в спину. Зато новый герой, пожаловавший в залу, имеет все шансы исправить это упущение. Точнее не сам герой, а его пуля, которая дробит стену сантиметров на тридцать выше моей макушки. Следующей я решаю не дожидаться, поэтому вновь прячусь в давешнюю нишу и беру пистолет наизготове. Сейчас можно было бы с большой гарантией на успех убежать, но гад шарахнул по мне исподтишка, в спину, как по мишени в тире. Сволочь!
Супостат скрывается в коридоре, из которого только что прибежал я сам, наверное, сидит в такой же нише, которых там штуки три или даже четыре. А оружие у него покруче моего. К такому бы ещё руки, растущие откуда надо, а не откуда получилось — и всё. Составили бы мы с покойным легионером эдакую братскую могилу. А так ещё ничего: я жив и даже ещё здоров.
В засаде сижу довольно долго, с нервами пока всё в порядке. А вот у незадачливого снайпера, видимо, похуже.
— Эй, мужик! — кричит он. По-русски кричит, в смысле реально по-русски. — Это... ну извини, что ли? Давай миром разойдёмся.
— Что ж ты в спину целишь, урод? — спрашиваю.
— Да прости, прости, не сразу разобрал, что ты нормальный, — в голосе его слышится неподдельная (вроде бы) досада. — Тут же одни уроды, что с ними разговаривать? А я недавно совсем...
— А... Новичок, стало быть? Гарачий крофф?
— Ага, вроде того. Ну так что, мир?
Наверное, действительно мир. Может, и стоило бы проучить его, но из меня ментор тот ещё. Пусть себе побегает.
— Ладно, чёрт с тобой, — говорю. — Мир. Только это, первый вылазь, а то ты меня всё ещё нервируешь немного. Чуть полчерепа не снёс. Это, знаешь ли, немного настораживает.
Он высовывается из той самой ниши, которую я держал на прицеле, а меня уже сотрясает смех.
— Твою мать! Так ты мент, что ли?
— Ну да, — кивает этот тип. На нём и вправду мышасто-серая форма, а в руке казённый «Макаров». Эх, а я-то гадал, чем в меня шибанули? Видать, и вправду у страха глаза велики.
— Развеселил, мужик! — всё ещё хихикаю. — Ну, ладно тогда, до новых встреч. После твоей пальбы сейчас сюда набегут благодарные зрителей. С ними и потолкуешь.
— Да много не натолкую, — он с сожалением косится на рукоять пистолета.
— Закончились? — я почти участлив.
— Ну, три ещё осталось, но и до вечера ж ещё...
— Вот, блин! В твоём положении по мирным обывателям из-за угла лупить — самое то! Ну да ладно. Пообтешешься в наших краях, тогда понимание и придёт. Зовут-то тебя как?
— Миха.
— Очень приятно! А я Макс. Ну, бывай здоровый.
— А мне с тобой нельзя? — говорит он с надеждой. — Вместе спокойнее.
Он мне почти нравится, но я не могу себе позволить эмоций.
— Ну на кой ты мне нужен? Я-то сам еле-еле справляюсь, ещё тебя за собой таскать. Без обид, скоро сам поймёшь, что в одиночку легче. По крайней мере, таким, как мы с тобой.
— Угу... — понуро кивает Мишка. — Слушай, а где это мы? Что это, вообще, за балаган кругом? Я никак не пойму.
— Такое сразу лучше не рассказывать: или загордишься, или умом тронешься. Сам поймёшь. Книжки-то в своё время читал?
— Читал.
— Вот и молодец.
С этими словами я скрываюсь в одном из коридоров. Понимаю я его, поначалу всегда трудно. Сам помню, как первую неделю держался. Тоже расстреливал обойму за полчаса да к толковым людям под крылышко набивался. Не взяли. И правильно сделали.
Впереди слышится топот множества ног, сталь бряцает о сталь, дикие вопли сотрясают сводчатые потолки. Это значит, что мне нужно совсем в другую сторону.
Какое-то время слоняюсь в полном одиночестве. Времени ещё уйма, в такие моменты оно идёт издевательски медленно. Из-за поворота резво трусит ещё один персонаж из кунсткамеры, причём персонаж самый что ни на есть классический и вписывающийся в отведённую ему роль воистину идеально. На нём тоже туника, только гораздо длиннее той, что была на сражённом легионере, — немного ниже колен и с длинными рукавами; а также на нём имеются штаны в вертикальную полоску, похожие на пижамные. Туника обшита заплатками синей ткани с узорами из цветного шёлка, поверх неё — отделанный мехом плащ. На ногах — ботинки из какой-то грубой кожи, мехом наружу. Светлые волосы до плеч, заплетённая в косичку борода. Одна мускулистая рука сжимает топор с широким лезвием на длинной рукояти, вторая — дивной красоты меч. Крайне неприятный, тупой взгляд.
С такими особо не поболтаешь.
Первая пуля бьёт его в бок, но он остаётся на ногах и с поразительно быстро скачет ко мне.
Чёрт! Кувырком откатываюсь подальше, выхожу в стойку для стрельбы и снова жму на курок. Мимо!
В глазах бородача беснуется пламя, он вполне впечатляюще рычит и успевает подойти совсем близко.
Успеваю выстрелить ещё...
На этот раз в цель. Туника на груди оппонента намокает кровью, но он — вот же бычара живучий! — стоит как вкопанный, потрясает сталью разящей и готовится уже рубить меня, прямо с двух рук. Но я отчаянно против, и следующую пулю, собравшись, отправляю уже ему прямо в лицо.
Дальше всё как по нотам — грохот упавшего тела и гонка по коридору, подальше от возможных любопытствующих.
Эх, что-то я такое слышал о подобных уникумах, сражающихся двумя клинками и не обращающих внимания на боль и ранения. Кажется, они ещё какие-то грибы едят, а с мозгами имеют большущий дефицит, целиком полагаясь на какие-то там инстинкты. Ну оно-то понятно — нормальный мозг на две пули, попавшие в тело, реагирует вполне однозначно...
Примерно так же, как мой собственный мозг отреагировал на скользнувший мне между ребрами узкий клинок, мгновением позже выскользнувший из-под рёбер и всаженный мне в живот, а потом аккуратно вспоровший горло.
Я ещё успел без особого удивления узнать в моем убийце торжествующего солдатика с «Калашниковым»... Последнее, что я успел подумать, было спокойное осознание того, что я виноват сам — я был обязан его убить, когда мог. Но я его отпустил. А он не повторил моей ошибки. Талантливый парень...Он ещё долго продержиться...
Потом свет погас...
* * *
Всё-таки к этому чертовски сложно привыкнуть. С одной стороны мозг понимает, что всё вокруг — сплошная бутафория, но видеть очами души своей, как из того места, которое только что было твоим животом вываливаются кишки, — без подобного удовольствия я, например, вполне мог бы обойтись.
И, что особенно гнусно, всё это жутко напоминает тот последний день в настоящем, реальном мире, когда выстрел, предназначавшийся не мне, оборвал таки линию жизни телохранителя Павла Коршунова, линию очень-очень длинную, судя по уверениям цыганки, привязавшейся к нему однажды на рынке. И когда рядом непонятно откуда появился седобородый всадник на удивительно-красивом коне о восьми ногах в окружении прекрасных и надменных блондинок скандинавского типа, одна из которых небрежно спросила на незнакомом, но отчего-то понятном языке:
— Этот, что ли?
Всадник довольно долго молча смотрел, но потом кивнул.
— Этот. Он подойдёт...
* * *
...А кормят здесь нас, посмертных наёмников, совсем неплохо. Каждый день — свинина, причем хотел бы я посмотреть на того кабана, которого зарезали к сегодняшнему застолью! Впрочем, на того, которого потребляли вчера, я бы тоже с удовольствием поглазел. Судя по куску, доставшемуся мне, животина была исключительная. Из питья — какая-то странная брага. На вид молоко молоком, но вкус имеет вполне куда менее безобидный, но по мозгам шибает — дай Боже.
В общем, жить можно, особенно если учесть, что до того пришлось вдоволь помотаться по проклятым коридорам и пострелять по тем самым ребятам, которые как раз сейчас сидят за соседними столами и всласть потребляют дары природы внутрь. Впрочем, народу здесь столько, что надеяться на встречу с тем, кого ты подстрелил сегодня утром, вряд ли стоит, а к следующему дню всё уже, как правило, забывается.
Помещение, в котором мы все расположились, впечатляет размерами. Если две ближайшие стены я ещё как-то могу разглядеть, то дальние практически не видны, а потолок и вовсе теряется где-то там, наверху. Впрочем, возможно что его и вообще нет.
За соседними столами как-то сами-собой собрались более-менее нормальные мужики, со многими я уже познакомился и вполне мило общаюсь, дальше же тянется полная лесотундра. Мечта этнографа-энтузиаста, а заодно и специалиста по быту и нравам дальних пращуров. Некоторые из этих детей природы даже за столом не снимают своих доспехов, а манеры их достойны отдельной главы в пособии под названием «Этикет народов Европы в раннем Средневековье».
А в центре зала на небольшом возвышении восседают они. Именно восседают — в полном осознании собственного достоинства и места в нехитрой здешней иерархии.
Их двенадцать, и это очень колоритная администрация. Среди них выделяются трое — угрюмый плечистый великан, повсюду таскающий за собой здоровенный молот; высокий и очень красивый рыжеволосый мужчина со странным прищуром глаз, выдающим записного хитреца, и в особенности Тот, который сидит во главе стола.
Он ничего не ест, только постоянно прикладывается к кубку, который почему-то не опустошается. У его ног смирно лежит пара матерых волков, а на спинке кресла сидят двое воронов. Порой кажется, что птицы о чем-то тихо разговаривают со своим хозяином, а тот задумчиво кивает им в ответ, и отчего-то ясно, что он их действительно понимает...
Одни называют его Херран, другие — Фьельнир, третьи — Свидар или Свидрир, четвертые — Хникуд или Водан, ну а некоторые — Один.
И это — его чертог...
Мы — не герои. Мы наёмники, нанятые на ближайшую вечность. Актёры, бесконечно разыгрывающие боевые сцены для своего Хозяина и его детей...
Как правило, Хозяин говорит редко: лишь задумчиво скользит взглядом по собравшимся здесь, за столами. И когда взгляд его останавливается на ряженых идиотах в туниках и шкурах, он улыбается, будто глядя на своих собственных детей, которых он любит и которыми гордится. Эти люди умерли давным-давно. При жизни они хотели умереть в бою, чтобы попасть сюда, на вечный пир к своему Богу. Они здесь дома.
И иногда по старой памяти они очень любят развлечься...
© Март-апрель
2008 год
по мотивам компьютерной игры
