Глава 1
Дождь усилился, стемнело и ощутимо похолодало. Время подходило к восьми, но автобус так и не пришёл. Оставалось надеяться на попутку, однако, кто и зачем попрётся на ночь глядя по дороге, ведущей в никуда — вопрос, скорее риторический, чем по существу. Ответ очевиден. Никто. Поскольку некуда и незачем. Во всяком случае, не в это время, и тем более не в такую погоду. Кира повела плечами, ощущая, как влажный озноб проникает даже под кожаный реглан, и, присев на чемодан, попробовала закурить. Впрочем, день не задался, и этим всё сказано. Отсыревшие спички не зажигались. Ломались, шипели, исторгая вонючий дым, но не горели. И как водится, чем дольше длились её мучительные попытки добыть этот чёртов огонь, тем сильнее хотелось курить.
— Твою мать! — выругалась она после очередной неудачной попытки. Изо рта вырвался клуб пара, тут же пробитый мелкими каплями дождя, добиравшегося до Киры даже под навесом автобусной остановки, и в этот момент на дальнем плече дороги вспыхнули фары.
«Так вот ты какое, женское счастье!» — Кира выбросила размокшую папиросу и быстро вышла на середину дороги. — Ну, судари мои, посмотрим теперь, кому на Руси жить хорошо!»
Машина стремительно приближалась, мотались по сторонам, разбрызгивая жидкий мрак, желтоватые лучи от мощных, словно прожекторы ПВО, фар, а рука Киры уверенно нащупывала в кармане реглана переложенный туда «страха ради» и ввиду ночного времени табельный «коровин».
— Стой! — заорала она, когда оказалась в свете фар, и тут же вскинула руку с зажатым в ней пистолетом.
Но машина давить её и не собиралась, притормозила загодя, тихо приблизившись накатом и встав метрах в трёх перед Кирой. Водитель, судя по всему, не зевал и заметил вышедшую на дорогу женщину издалека, благо фонарь на автобусной остановке был хоть и плохонький, но кое-как дорогу освещал.
— Это ограбление? — водитель легковушки, вышел под дождь и стоял там, у открытой дверцы похожий на тень отца Гамлета. Чёрная невнятная фигура, если смотреть против света. Но голос очевидно молодой мужской, и полон иронии.
— Нет! — Кира опустила руку, но убирать «коровин» в карман не стала. — Попутку до сто седьмого километра ищу.
— На Чёртову мызу, что ли? — поинтересовался водитель.
— Может быть, вы ещё и номер воинской части знаете? — вопросом на вопрос ответила Кира.
— Слушайте, офицер, — откровенно усмехнулся незнакомец, — сдался вам этот грёбаный номер, если вы едите на аэродром Чертова мыза? Я ведь правильно понимаю, вас тут ссадил кто-то, направлявшийся в Вествигду. Сказал, ждите, мол, автобус, и уехал. Так?
— Допустим! — Кира уже поняла, что собеседник не опасен, но всё равно осторожничала. Привычка — вторая натура, не правда ли?
— Ну, вот и отлично! Вам повезло, я как раз еду на аэродром и с удовольствием вас подвезу. С чемоданом помочь?
— А вы?.. — Кира замялась, ей вдруг стало неловко спрашивать незнакомца, кто он и что, но и не спросить не могла. Все-таки ночь, лесная дорога, военное время, то да се...
— Виноват, не представился! — понял её, что называется, с полуслова мужчина. — Поручик Карелин, Михаил Иванович.
— Капитан Амелина, — Кира опустила «коровин» и тут же, сунув его в карман, повернулась к чемодану.
— Капитан или?
— Штабс-капитан, — бросила Кира через плечо.
— А по имени-отчеству, госпожа штабс-капитан?
«Вот же зануда!»
— Кира Дмитриевна.
— Приятно познакомиться, Кира Дмитриевна! Так что, с чемоданом помочь или как?
— Или как! — Кира подхватила чемодан и вернулась к автомобилю, оказавшемуся при ближайшем рассмотрении довольно дорогим, хотя и порядком потрёпанным гражданским вездеходом «Ермак». — Откроете багажник, или просто положить на заднее сидение?
— Кладите назад да поехали! — поручик уже вернулся на водительское место и теперь неторопливо, но с явно видимым удовольствием закуривал.
— Закурить даме не предложите? — Кира запихнула чемодан на заднее сидение и теперь устраивалась рядом с поручиком.
— Держите! — протянул коробку папирос мужчина. Он был одет в полевую форму, но ни наград, ни обычных для пилотов значков у него не было. Только погоны и «крылышки» ВВС. Странная история. Даже у зелёного подпоручика — только что из-за парты — на груди, слева что-нибудь да найдётся. Значок парашютиста, «поплавок» училища, ещё какая-нибудь ерунда. Но этот поручик на новичка явно не походил. Мужику лет двадцать семь или все тридцать, едет на своей машине — тут у Киры и сомнений не возникло — курит дорогие папиросы...
«И где, спрашивается, его шинель? Осень всё-таки...» — она прикурила от предложенного огня и теперь рассмотрела у поручика Карелина шрам, спускавшийся слева по челюсти вниз, на шею. Однако и шевронов за ранения на мундире Михаила Ивановича не нашлось тоже.
«Просто, tabula rasa какая-то, а не офицер!»
— Выпить хотите? — поручик смотрел с интересом, но без обычного в мужских коллективах на войне смущения или наглости. А вот на дорогу почти не смотрел.
«Пилот», — решила Кира, — и, возможно, неплохой. Уверенно ведёт, без суеты, без напряжения...»
— Спасибо, — сказала вслух. — С удовольствием.
— Если не брезгуете, пейте прямо из горлышка, — поручик достал из-под сидения початую бутылку «старки» и протянул Кире. — Стакана у меня всё равно нет. Разве что, у вас свой имеется...
— Где-то в чемодане... — Кира взяла бутылку, вытащила пробку, и, обтерев вынутым из кармана платком горлышко, приложилась на два длинных глотка. Горькая струя пролилась на язык, скользнула в горло. Жидкий огонь имел вкус осени, пах яблоками, садом, опавшими, только что начавшими преть, листьями.
— Спасибо! — сказала она, возвращая бутылку. — Очень хорошая старка. И недешевая, я думаю...
— Такую и за деньги не купишь, — поручик убрал бутылку, коротко глянул на Киру. — Значит, вы новый командир второй эскадрильи, я правильно понимаю?
— Я служебные дела с незнакомыми людьми не обсуждаю, — пыхнула дымом Кира. — Со знакомыми, впрочем, тоже. Вы пилот?
— Как и вы.
— Почем знаете? — «по-простонародному» удивилась Кира.
— Пальцы крепкие! Вон как пробку достали!
— Ну, да! — кивнула Кира. — А вы наблюдательный.
— Истребитель.
— Я догадалась. И летаете во второй.
— Ваш подчинённый, стало быть.
— На вопрос ответите?
— Даже и не спрашивайте, — усмехнулся в ответ поручик. — Сначала посмотрите моё личное дело. С командиром полка поговорите, то да сё...
— Ну, хоть какое училище закончили, скажете?
— Нет, — покачал головой Карелин. — Ничего я вам, командир, не скажу, и не обижайтесь! Мне комдив лично запретил. Будут вопросы, идите к нему, но я бы не советовал. Он всех на хер, простите за выражение, посылает, пошлёт и вас. А оно вам надо с вашими-то проблемами?
«С моими проблемами...»
— Что вам известно о моих проблемах? — получалось, что она попалась на самую примитивную провокацию, какую мог измыслить охочий до таких шуток мужской мозг. Теперь приходилось выстраивать тактику беседы на ходу.
— Амелина, — повернулся к ней Карелин. — Фамилия запоминающаяся. — Вы Качинское училище, Кира Дмитриевна, закончили в сороковом году. Я это случайно запомнил. Десять лет прошло, из них три года войны... Звание... Наверняка, пара — другая орденов, а должность — командир эскадрильи. Оно и понятно, в Академию не взяли, потому что женщина. За линию фронта летать запрещено. Да и вообще, армия — мужской клуб, в нём женщин за другое ценят...
— Да, вы, поручик философ! — усмехнулась Кира.
Увы, но в словах Карелина было больше правды, чем хотелось бы признать.
— Вы ещё забыли упомянуть про моё происхождение.
— Ну, это очевидно, — отмахнулся поручик. — Вы не дворянского рода... Что-то ещё? — нахмурился он вдруг. — Амелина, вроде бы, не еврейская фамилия... Или вы из татар?
— Староверы мы.
— Вот оно как! — искренне удивился Карелин. — Кержачка? Откуда, если не секрет?
— Табольские чалдоны, — нехотя объяснила Кира.
— Надо же, а по речи и не скажешь! Это ведь я на арапа брал, когда сказал, что не дворянка. Речь у вас, Кира Дмитриевна, вполне за дворянскую сойдёт.
— Ну, так я только по происхождению чалдонка. Кержакам теперь никто не указ. Я в Новгороде росла.
— Столичная штучка, выходит! Ещё выпить хотите?
— Да, нет, — покачала головой Кира. — Достаточно, наверное. Ещё не хватало, пьяной в часть прибыть!
— С тридцати-то грамм?
— Всё равно не стоит!
— Ну, не стоит, так не стоит, — согласился поручик. — А мы, к слову, приехали. Так что с прибытием, госпожа штабс-капитан!
Глава 2
Несмотря на поздний час, командир полка Сиротин оказался на месте.
«Опять свезло!» — Кира вошла в кабинет, остановилась напротив полковника и взбросила руку к козырьку фуражки.
— Штабс-капитан Амелина...
— Здравствуйте, Кира Дмитриевна! — вежливо остановил её Сиротин. — Душевно рад знакомству! — протянул он руку. — От чая не откажитесь? Или проголодались? Приказать принести бутерброды?
Напор у полковника был чисто истребительный, но в глазах этого невысокого полноватого офицера к естественному в данном случае выражению интереса примешивалась известная доля добродушия. Оно же звучало в голосе командира, и это был скорее хороший признак, чем наоборот.
— С удовольствием! — улыбнулась в ответ Кира. — И чай, и бутерброды... И выпить, если предложите, не откажусь.
— Ну, вот и славно! — Полковник быстро отдал распоряжения и вернулся к столу, предлагая Кире сесть.
— Пару вопросов, если позволите...
— Вы же командир, Григорий Леонидович! Спрашивайте, — Кира как раз закурила и, отведя глаза от погасшей спички, выжидательно посмотрела на Сиротина.
— Сколько у вас боевых вылетов, Кира Дмитриевна? — полковник тоже закурил. Неторопливо, как бы нехотя, но взгляда не отвёл. Смотрел всё с тем же выражением добродушного интереса.
— Шестьдесят девять, — Кира знала, что всё это можно прочесть и в её личном деле, но полковник видимо хотел услышать цифры от неё самой. Его право. — Воздушных боёв семнадцать. Сбитых — восемь, плюс один — в группе.
— То есть, Асс, не так ли?
— Асс, — пожала плечами Кира.
— Но почти два года на штабных должностях... Дивизия, армия, корпус... Интересный опыт?
— Да, пожалуй, — согласилась Кира. — Но мне хотелось летать.
— А вам, стало быть, летать запрещали?
— Не запрещали, но...
— Да, — согласился Сиротин, — я понимаю разницу между учебными полётами и боевыми вылетами. В этом смысле у нас раздолье: ешь — не хочу, как говорится. Зона ПВО, да и линия фронта не так чтобы далеко. Но вы, капитан, уж, бога ради, не зарывайтесь. Вам туда нельзя, помните, поди, указ от седьмого сентября?
— Помню.
— Ну, вот и славно! И чаёк как раз поспел.
Минуту или две Кира, молча, наблюдала за тем, как ординарец полковника обустраивает рабочий стол Сиротина под поздний ужин «с добавкой»: бутерброды, печенье, чай и бутылка чего-то светло-коричневого.
— Самогоночка, — усмехнулся Сиротин, перехватив взгляд Киры. — На орешках... Приходилось пробовать?
— Смотря, какие орешки.
— Уместное уточнение, — кивнул Сиротин, разливая самогон по стаканам. — На треть, не возражаете?
— В самый раз. Так какие же орехи, если не секрет?
— Кедровые, — улыбнулся полковник, отставляя бутылку. — Инженер полка у нас, видите ли, из Томска. Вот и снабжает. Ваше здоровье!
Выпили. Кира, пившая уже второй раз за вечер, не расслаблялась. И закусила сразу, без стеснения, подхватив с тарелки бутерброд — кусок пшеничного хлеба с горчицей и салом. Откусила, всё под тем же внимательно-благодушным взглядом полковника, заработала челюстями.
— Красиво едите.
— Что, простите? — удивилась замечанию Сиротина Кира.
— Едите, говорю, красиво. Напомнили мне, знаете ли, сестру... Младшую... Впрочем, это я так, на правах старшего. Не столько по званию, — усмехнулся полковник, оценив, должно быть, бешеную искорку, промелькнувшую в глазах Киры, — сколько по годам... Но вернёмся к делам...
— Да уж лучше к делам, — согласилась Кира, стараясь погасить неуместные эмоции.
— Эскадрилья вам досталась хорошая, — полковник отвёл взгляд в сторону и смотрел теперь на карту. — Пилоты опытные, ТВД знают хорошо. Дисциплина... Ну, тут вам и карты в руки. Предшественник ваш — царствие ему небесное — хороший был истребитель, но командир — так себе. Вольницу развёл... Демократия, алкоголь, женщины... Либертанеанец... Ну, да чего уж теперь! Придётся укорачивать. Справитесь?
— А куда они денутся? — пожала плечами Кира и принялась за второй бутерброд.
— Ну, опыт у вас есть, — согласился Сиротин. — Но учтите, Кира Дмитриевна, фронтовые авиаторы — это вам не штабные... — последнее слово полковник, скорее, не произнёс, изобразил его невнятным движением руки, но Кира его поняла. «Штабные бляди», куда уж понятней.
«В штабах бляди, в полках сукины дети. Так и воюем...»
— Справлюсь.
— Ну, бог в помощь! Да, и я, если что, поспособствую. Договорились?
— Так точно!
— Ну, и славно, — кивнул Сиротин и поднял наконец чашку с чаем. До губ, впрочем, не донёс.
— Ещё что-то? — задумался, снова взглянув на карту. — Противник?
— А что противник? — заинтересовалась Кира.
— Ночные бомбардировщики... это как везде. Двухмоторные «нортропы» и четырёхмоторные «галифаксы». Пилоты так себе. Массовка. Но ходят большими стадами, да и найти их в темноте, та еще морока. Дневные — «бостоны», в основном, но это не каждый день и только когда работают по нашим аэродромам или по береговым батареям. Эти, в большинстве своём, — или бритты, или исландцы. Хладнокровные мужчины, опытные. С истребителями в бой вступать не боятся, но им, собственно, и тревожится не о чем. Одни никогда не ходят. Истребители сопровождения у супостата наторелые, и машины у них хорошие. Тандерболт. Знаете, поди?
— Знаю. Один даже сбила.
— Ну, это вы из ранних серий кого-то сделали. А сейчас они уже на седьмую модификацию пересели. Сильная машина получилась. Живучая, быстрая. Тяжеловата, на мой взгляд. Инертна чуток, но этот «чуток», сами понимаете, Кира Дмитриевна, порой дорого стоит. Ведь так?
— Так, — согласилась Кира, взяв этот момент на заметку. Она в любом случае предполагала — прежде чем лезть в пекло — поговорить с пилотами, выяснить, что да как, и с чем всё это едят. Теперь же один вопрос формулировался сам собой.
«Тандерболт. Что ж... посмотрим».
— Ещё один вопрос, если можно.
— Дайте угадаю! — полковник взял папиросу, чиркнул спичкой, прикурил. — Карелиным интересуетесь, ведь так?
— Так.
— Отличный пилот. Истребитель от бога, но дисциплины никакой. Впрочем, в бою не бросит, тем более, не подставит. И это всё о нём.
— Что значит всё? — удивилась Кира.
— А то и значит, что всё, — пыхнул дымом Сиротин. — Никто. И звать его никак. Карелин... Н-да... Личное дело пустое. Сюда переведён пять месяцев назад, но неизвестно откуда. От нас дважды убывал в госпиталь и один раз по вызову командующего зоной ПВО. Кто, что, зачем? Неизвестно. Мрак и туман. Полагаю, сообразили уже, что это за птица?
— Да, пожалуй, — растерянно кивнула Кира, слышавшая, разумеется, про таких, как этот Карелин, но сама вот встретила впервые. — А...
— И не спрашивайте! — отмахнулся полковник. — Велено не приставать. Я... Между нами, Кира Дмитриевна. Я его трижды к наградам представлял, но... Словно, его и не существует вовсе. Представления уходят наверх, и всё. А он... Он даже нашивок за ранения не носит. Только вот, слышал я от одного заслуживающего доверие человека, что видел он нашего Карелина ещё в первый год войны, во время битвы за Атлантику. И носил тогда Карелин, будто бы морскую форму. Звания мой собеседник не запомнил, но колодок орденских видел много. Вот, собственно, и всё. А мой совет, прост, Кира Дмитриевна: не ворошите угли, как бы не полыхнуло!
Глава 3
Будильник — сука — убийца девичьих снов. Зазвонил, как водится, не вовремя и звонил, звонил... А Кира после двух дней «в седле» устала так, что и восемь часов сна казались каплей в море. Но если труба зовёт...
Она поднялась с постели только из чувства долга, да ещё, быть может, из-за ощущения смутной тревоги, которое давно — ещё в детстве — научилась принимать всерьёз. Мать, бывало, говорила о таком: «вещует, де, сердце», — и возможно, права была покойница. Кержачки — которые умом не тронулись или в оборотни не подались — все ведьмы. Такой и Кира уродилась. Чего не знала, всегда угадывала. И в то утро тоже почуяла — «Оно!» Соскребла себя с койки. Умылась, «прихорошилась», вышла на веранду, тянувшуюся вдоль всего фасада, и огляделась, узнавая привычную суету. Не тревога, праздник. «Гости приехали».
— Кого это к нам ветром занесло? — спросила, закуривая и стараясь не косить взглядом на соседа.
— А чёрт их знает папуасов, командир! — Карелин сидел в старом плетёном кресле, положив ноги в тапочках на перила, читал книжку и при этом курил. Казался вполне умиротворенным.
«И ведь, как специально!»
«Таких совпадений не бывает!» — подумала она в то своё первое утро в полку, обнаружив, кто является её соседом по коттеджу. Но и подозревать «коварство и заговор» было, вроде бы, не с чего. Приходилось принимать, как есть: жизнь ведь, действительно. На то и жизнь, чтобы никто не заскучал.
— Что читаете? — всё-таки не удержалась, посмотрела.
— «Основы метафизики нравственности», — Карелин не выпендривался, он действительно читал Канта.
«Безумие какое-то!»
— И как вам?
— Сказать, что божественно? Так не поверите же...
— По-моему, скучища, — пожала плечами Кира, вспомнив кантовскую заумь про категорический императив и автономную этику.
— В переводе читали?
— Нет, — зло усмехнулась Кира, которую Карелин, временами, доводил до бешенства, — наслаждалась подлинником.
— Значит, вы, командир, женщина не только умная, но и образованная, что, учитывая, все прочие ваши достоинства...
— Хотите на гауптвахту, Михаил Иванович? — прищурилась Кира. — Не на долго. Денька на три, как думаете?
— Я к вам с разговорами не приставал, командир, — Карелин демонстративно открыл книгу и уперся взглядом в текст.
«Сама пришла...»
Следовало признать, Михаил Иванович к ней действительно не приставал. Не увивался, не донимал ухаживаниями, даже в друзья не звал. Несколько отчуждён, холодно корректен... Пожалуй, что так. Ни взглядом, ни жестом, тем более, словом своего интереса к ней не выдавал, хотя и равнодушным не казался тоже. Стоило Кире заговорить, сразу же откликался, словно только того и ждал. Впрочем, порой его реплики граничили с оскорблением, однако вот, что любопытно — обижаться не хотелось. То есть, Кира злилась на него порой, но вот в обиду, что характерно, её злость не переходила. Так и жили, вернее, служили. Вроде бы, вместе, но каждый порознь, пусть существовать наособицу в таком тесном мирке, каким на самом деле является боевая эскадрилья, замучаешься осуществлять. Всё равно пересекались. Не в быту, так по службе. Не на земле, так уж верно в воздухе.
Карелин обычно ходил в одном с Кирой звене — ведущим первой пары. Это не она так решила, само собой сложилось. Михаил и с покойным комэском летал, так отчего бы и не с ней? Но если так, приходилось терпеть его в опасной близости к своему личному пространству, — где-то чуть впереди уступом влево — притом что угроза, если и существовала, то исключительно в её гордости. В бою, а это за месяц с гаком пришлось схватиться с супостатом не раз и не два — Карелин был не просто надёжен, он оказался незаменим. Лёгок, быстр, хладнокровен, и, что самое важное, всегда возникал там, где нужен, словно мысли читает, или намерения противника узнает наперёд.
«Наш пострел везде поспел...»
Ну, где-то так, на круг, и выходило. Успевал, и был притом необычайно полезен, если не сказать большего. Вот и Кирину задницу, к примеру, спас в паре случаев от «несанкционированного проникновения» самым обыденным способом, оказавшись в нужное время в нужном месте. Даже «тандерболт» один между делом в сопки уронил. А вот Кира за всё время только бомбёр саксонский подпалила, но и тот — выблядок — ушёл в вечер, «в сиреневый туман».
«А счастье было так возможно... Так близко... Чёрт!» — по гравийной дорожке через палисадник к их коттеджу шёл лётчик в распахнутой чёрной шинели. Невысокий, крепкий. В усах и в висках седина...
— Михаил Иванович, это у меня от переутомления, или?...
— Да, нет, Кира Дмитриевна, — Карелин отложил книгу, скинул ноги с перил и встал, — вы всё верно поняли. Он и есть.
— Здравствуй, Игнатий! — Михаил Иванович вышел на край веранды, остановился над ступенями. — Какими судьбами? Только не говори, что залетел навестить!
— И тебе, Михаил, не хворать! — Контр-адмирал Игнатий Черной остановился в паре шагов от крыльца, посмотрел серьёзно, внимательно. — Между делом, если по совести. Бригаду на острова перегоняю... Твоя? — кивнул на Киру.
Ту от такой наглости даже в жар бросило.
«Я?!»
Но Карелин её реакцию опередил и спас положение самым лучшим образом.
— Разрешите представить, господин адмирал, — сказал он нарочито официальным тоном, — штабс-капитан Амелина, командир моей эскадрильи.
— Рад знакомству! — кивнул, как ни в чём не бывало адмирал. — Черной Игнатий Васильевич. Выпьете с нами, госпожа капитан?
— Всенепременно, господин адмирал, — Кира умела говорить с большими начальниками, два года в высоких штабах даром не прошли. — Почту за честь!
И в самом деле, честь, если душой не кривить. Черной — настоящий асс. Сто девять сбитых самолётов противника — не фунт изюма, но дело даже не в этом, а в том, что по неофициальным данным — то есть, по слухам, если не выпендриваться — Игнатий Черной оставался едва ли не последним летающим истребителем из первого состава «Адских плясунов» каперанга князя Курбского...
Глава 4
— Извините, Михаил Иванович, — Кира знала, привычка завершать начатое до добра не доведёт, но и остановиться, видит Бог, не могла тоже, — но я должна задать вам несколько вопросов.
— Попробуйте...
Черной ушёл полчаса назад. Выпил с ними коньяка, отпустил пару незлых шуток о женщинах-пилотах, и объявил, что ему пора. Зачем приходил, что хотел сказать, Бог ведает. Впрочем, возможно, и Карелин эту тайну узнал, поскольку отправился адмирала провожать. Проводил. Вернулся. Поднялся на веранду и остановился перед поджидавшей его Кирой.
— У вас, как я погляжу, весьма интересные знакомства...
— Это не вопрос, а констатация фактов.
— Ладно, держите вопрос. Почему Черной пришёл сам, а не позвал вас, ну, скажем, в штабной коттедж?
— Потому, что знал, что не приду. Такой ответ вас устроит, Кира Дмитриевна?
— Он адмирал.
— И что с того?
— Но...
— Мне глубоко до одного места все эти побрякушки, а вам? — Карелин смотрел спокойно, говорил ровным голосом, и всё равно Кира чувствовала, разговор задел странного поручика, заставил нервничать, даже если он и умудрялся скрывать своё волнение под маской холодноватой вежливости.
— Мне нет, — честно призналась Кира. — Вероятно, это и вообще свойственно простолюдинам... А у вас, Карелин, какой титул?
— У Карелина, — тщательно выговаривая слова, ответил собеседник, — титулов, Кира Дмитриевна, нет, а я сейчас Карелин, стало быть, и у меня нет.
«Замысловато...»
— Замысловато... — сказала она вслух, удерживая взгляд Карелина.
— Да уж, как есть, — пожал он плечами. — но с другой стороны... вы ведь знаете, Кира Дмитриевна, присказку: каков вопрос, таков и ответ.
— Значит, не расскажете! — вздохнула Кира.
— Не расскажу, — кивнул Карелин. — Но... Как вы смотрите на обед в «Золотом галуне»?
— Вы меня в ресторан приглашаете? — удивилась Кира.
— Да, — подтвердил её странный подчинённый. — Как офицер офицера.
— Как офицер офицера?!...
— Именно.
— Когда?
— Тянуть нечего. Поехали сегодня! — предложил Карелин.
— Что ж, поехали, — согласилась Кира и, как ни странно, почувствовала удовлетворение. Всё было правильно. И сказано правильными словами. И вовремя, и уместно. И ответ, что называется, напрашивался. Так что, да — правильно.
Глава 5
Утром было ясно и солнечно — одним словом, отличная лётная погода. Не летали только потому, что не в очередь. А так, что ж! Впрочем, синоптики ещё накануне выдали неутешительный прогноз, и он вполне оправдался. Когда выезжали из расположения полка, небо уже заволокло тучами, а в городе к ресторану подъезжали под проливным дождём, и гремело так, что уши закладывало — ни дать, ни взять артиллерийская канонада.
— У вас хорошее лицо, — Карелин смотрел прямо, говорил спокойно, не смущаясь. Действовал тоже. Протянул руку, коснулся пальцами Кириного лба, убрал с глаз мокрую прядь.
— Не слишком ли фамильярно? — спросила она.
— Зависит от вас.
— Ладно, будем считать дружеским жестом.
— Как скажете, — не стал настаивать Карелин. — Бокал шампанского или сразу перейдём к водке?
— Нет уж! — усмехнулась Кира. — Гулять так гулять! Это я вам, Михаил Иванович, как офицер офицеру говорю. Так что заказывайте шампанское, а водку мы к мясу возьмём.
Однако слова словами, а прикосновение не забылось. Казалось бы, пустяк! Тронул кончиками пальцев, убирая прядь, но иногда именно такая малость...
«Чёрт бы вас побрал, поручик! Мне только влюбиться недоставало!»
Любовь на войне, что бы там ни говорили, случается нередко, если, разумеется, условия располагают. И пилоты в этом смысле — привилегированное сословие: живут цивилизованно, снабжаются отменно. Не окопы, поди. Не танк и даже не линкор. Аэродром. Правда, речь обычно о девушках из обслуги, но и офицеру-истребителю есть из кого выбирать. Вопрос лишь в репутации и субординации, в условностях офицерской чести и прочих армейских традициях, но, если не зарываться, тогда ни то, ни другое — не помеха. Надо только правила соблюдать, и Кира их соблюдала. Поэтому не влюблялась, то есть, головы по большей части не теряла, но и анахоретом не жила. Вот только Карелин...
«А что нам Карелин?»
Между тем, за разговором — а с Карелиным, как успела заметить Кира, разговаривалось легко и просто, — как-то совсем незаметно прошли и первый, и второй бокалы шампанского. И третий с четвёртым — уже под закуску, под лосося «gravad lax» и преснушки с ячневой начинкой — нечувствительно ушли. А там, глядишь, и до водки добрались, и выпили изрядно — грибная солянка и стэйк из осетра прямо к этому располагали, как и душевный во всех смыслах разговор. И вдруг...
— Не надоело воевать? — спросил Карелин, разливая по рюмкам очередную порцию ерофеича.
— Вы о чём? — удивилась Кира.
— О войне, — пожал плечами поручик, возвращая на место хрустальный графин.
— О войне?
— О ней. Не надоело?
— А кто меня спрашивает? — Кира достала из пачки папиросу, обстучала привычно о ноготь большого пальца и кинула в угол рта.
— Я, — протянул поручик зажжённую спичку.
«И когда только успел?»
— Можете прекратить войну? — спросила, прикурив, и даже скрывать не стала откровенной иронии, прозвучавшей в её словах.
— Нет, к сожалению, — вздохнул в ответ Карелин. — Но могу организовать отпуск. Хотите, Кира Дмитриевна, съездить на вакации?
— С вами?
— Со мной.
— И куда поедем?
— Куда прикажете! — улыбнулся Карелин, поднимая рюмку.
— В волшебную страну! — улыбнулась и Кира, полагавшая, что это шутка.
— В волшебную страну? Отчего бы, нет! Ваше здоровье, командир!
— Будем! — Кира опрокинула рюмку, проглотила водку и поспешила затянуться. Табачный дым удивительно хорошо сочетался с привкусом зверобоя.
— Половой! — крикнул Карелин, отставляя пустую рюмку. — Телефон!
— Сию минуту! — половой возник рядом со столиком, как чёртик из табакерки. Если бы не алкогольный туман, несколько приглушавший остроту впечатления, от неожиданности родимчик мог хватить.
— Алло! — Карелин набрал некий номер и неожиданно заговорил странным напрочь незнакомым Кире тоном. — Кто?!... Ну, и славно. Кондратия Никитича мне дай!
Голос звучал жёстко, требовательно, с теми барскими нотками, с какими обычно говорят большие начальники.
-— Обойдёшься! — отрезал между тем Карелин. — Коли знаю сей номер, значит право имею. Сомневаешься? Нет? Тогда переводи! — и через мгновение. — Здравствуй, Кондрат! Узнал? Отлично! Занят? Ну, ты мне и без надобности. Будь другом, спусти приказ мне и штабс-капитану Амелиной недельный отпуск с сего дня, и свободен!
«Недельный отпуск? — удивилась Кира, всё ещё полагавшая, что вопрос о вакациях являлся обычной шуткой подвыпивших офицеров. — Что он несёт?»
Но, если честно, не менее интересно было, с кем это Карелин так разговаривает.
— Да, прямо сейчас! — подтвердил поручик. — Спасибо, Кондрат! Служи!
— Так, — сказал он, глядя на Киру в некоторой задумчивости. — Отпуск у нас есть... Осталось найти тыкву и крысу...
— Что? — опешила Кира.
— Золушку давно не перечитывали? — и Карелин снова стал крутить диск.
— Доброй ночи! — сказал он в трубку мгновение спустя. — Хозяйка спит, полагаю? Нет? Тогда зови! Скажи непутёвый Михаил тревожит. А ты что думал! Конечно живой!
— Вот ведь люди! — обернулся он к Кире. — Полгода не позвонишь, и всё — записали в мертвяки! Разливайте, Кира Дмитриевна, если не затруднит, а то мне одной рукой несподручно...
— Мария Антоновна! — встрепенулся поручик. — Я, а кто же ещё?!.. Живой. Целый. Невредимый. Да, вот и сами сможете убедиться. А чего тянуть! Если сейчас выйдем... Ну, не сейчас, разумеется, а через час-два... Нет, не один, — довольно усмехнулся Карелин и благодарно кивнул Кире, принимая рюмку. — Не поверите, Мария Антоновна, женщина. Красавица! Глаз не отвесть! А вот и не скажу. Инкогнито!
«Это я красавица? Это он обо мне? Он так действительно думает, или?..»
— Тыква, — сообщил Карелин, положив, наконец, трубку, — а крыса мы по дороге отыщем. Есть у меня один на примете! Настоящий крыс, породистый! Только пьёт много. Ваше здоровье!
Глава 6
Казалось, что наступила глухая ночь, но на самом деле выехали в начале двенадцатого. Не сказать, что пьяные, но определённо навеселе. Впрочем, для хорошего истребителя уровень алкоголя в крови — не проблема, даже если ночь на дворе и гроза, а дорога так себе.
Карелин гнал машину сквозь ливень и тьму и читал стихи. Стихов поручик, как выяснилось, знал много и чувствовал их отменно, что встречается нечасто. Кира увлеклась, заслушавшись, и даже забыла о «смятении чувств». Впрочем, подполковника Гумилёва мимолетно подумала, было, нечто вроде «Уговорил, чёрт сладкоречивый, на койку!», но тут же переключилась на романтику и экзотику, и думать забыла «обо всяких глупостях». А потом и вовсе заснула. Укачало, видно. Была б за рулём, никогда б не сморило, а пассажирам спать сам Бог велел. Плотный обед плюс выпивка, в тепле автомобильного салона осоловела, пригрелась, заслушалась, как поручик Карелин декламирует стихи, и проснулась уже под утро.
Дождь перестал. И воздух заметно посветлел, благодаря чему стали видны некоторые подробности пейзажа: гранитные скалы, сосны, и неподвижная, похожая цветом на оружейную сталь гладь озера.
— Где мы? — спросила Кира, рассматривая в некотором недоумении окрестности.
— Как звать-то, помните? — хмыкнул Карелин.
— Вроде бы, Кирой нарекли... — Во рту было сухо и гадко.
— Выпить хотите, Кира Дмитриевна?
— А есть?
— Ну, кто же предлагает, если нету? — И Карелин протянул ей флягу. — Держите, командир! Туркестанский бренди пить приходилось? Этот лучше!
Бренди оказался, и в самом деле, неплох.
— Хорош! — признала Кира, возвращая ополовиненную флягу. — Так, где мы находимся?
— Ещё час или два и будем в Брунфло.
— Брунфло — это Свеа?
— В общем, да, — подтвердил поручик догадку Киры. — В Брунфло обитает наш крыс.
— Крыс? — недоуменно вскинулась Кира.
— А вы что же думали, я шучу? — удивился Карелин.
— Вообще-то, да, — призналась Кира.
— Ерунда! — отрезал Карелин, прибавляя скорость. — Я такими вещами не шучу. Обещал свозить Золушку на бал к королю, значит, так и будет. Каникулы только начинаются, Кира Дмитриевна. То ли ещё будет!
Глава 7
— Повторите, пожалуйста, — попросила совершенно сбитая с толку Кира, — зачем я это делаю?
— Затем, что это правильно,— объяснил Карелин, демонстрируя непоколебимое спокойствие и стеклянный взгляд. — Так надо, Кира Дмитриевна! Молчите!
«Молчать? Могу, но... Всё это как-то странно, не так ли?»
Они пили с раннего утра. Крымское игристое, водку и бренди, старку и самогон. Ездили по живописным окрестностям городка с непроизносимым названием Брунфло, заезжали на мызы и фольварки, встречались с разными людьми, вели долгие беседы на неизвестных Кире языках, угощались — свинина и картофель, в основном, но иногда и рыба, — и двигались дальше. По пути заехали на телеграф, и Карелин послал несколько телеграмм так и оставшимся неизвестными адресатам. Затем посетили банк — кажется, это был «Marginalen Bank», но возможно, и «Avanza Bank», — и поручик снял со счёта значительную сумму. Кира чужих денег считать не привыкла, но, судя по толщине пачки ассигнаций, сумма показалась ей весьма значительной...
— Итак, госпожа баронесса, — городской голова Брунфло и сам был в стельку пьян, но держался молодцом, — уверены ли вы, что согласны на развод в соответствие с ранее озвученным условиям по расторжению брака?
— Я девушка не замужняя! — засмеялась Кира, грозя бургомистру пальчиком. — И никакая я не баронесса! Совсем с ума посходили!
— Ошибаетесь, Кира Дмитриевна! — Карелин положил руку ей на плечо и со значением сжал его крепкими пальцами. — Сосредоточьтесь, баронесса, будьте любезны! Вы замужем за бароном Багге-аф-Боо, — поклон в сторону унылого старикашки с плешивой головой и огромным красным носом, — уже, — поручик взглянул на часы и кивнул в знак согласия, — почти два часа. Пора и честь знать! Соглашайтесь и подписывайте. Титул, к слову, остаётся за вами.
— Что?!.. — до Киры вдруг дошло, что она, и в самом деле, сидит перед городским головой Брунфло, имеющим право — согласно общепринятым законам автономии, — не только регистрировать, но и расторгать гражданские браки. — Я что?
— Вы уже два часа, как имеете титул, мадам. Но замужем вам, должно быть, успело надоесть.
— Уверены? — усомнилась Кира, пытавшаяся прочувствовать всю прелесть момента, ведь замужем, на самом деле, она оказалась впервые.
— Вполне.
— Хорошо, — согласилась Кира, прикинув все «за и против», — где подписать?
— Вот здесь, баронесса! — наклонился к ней через стол городской голова. — Здесь, и еще здесь!
— Det är bra! — воскликнул он, едва Кира оторвала перо от бумаги. — Underbart! Stor!
— В каком смысле, великолепно? — смутилась Кира.
— Во всех! — рассмеялся Карелин, подхватывая её со стула и увлекая прочь из помещения. — Дело сделано, идёмте!
— Куда? Зачем? — попыталась остановиться Кира, ведь ей необходимо было «отдышаться», перекурить на ветерке и обдумать наконец «на холодную голову», что означает весь этот пьяный фарс. Но куда там! Карелин, проявлявший нынче недюжинные таланты в искусстве кружить девушкам голову, не оставил ей и единого шанса. Так что очнулась она лишь в салоне «Ермака», с закуренной папиросой в пальцах одной руки и бутылкой бренди в другой. На приборной панели перед ней лежал конверт плотной жёлтой бумаги, украшенный печатями и витиеватыми надписями на трёх языках.
— Вы что творите, поручик? — спросила она, возвращаясь к реальности.
— Сказку, — усмехнулся в ответ Карелин и выжал педаль газа.
— Какую, на хрен, сказку?!.. — иногда Кире удавалось сыграть фурию. Особенно хорошо она вживалась в этот образ в бою, но сейчас её явно посетила муза высокого драматического искусства. Впрочем, её спутник тоже ведь не пешком по земле ходил.
— Разве не помните? — совершенно спокойно ответил Карелин. — Мы рождены, что б сказку сделать былью...
— Да, да! — кивнула Кира, успокаиваясь. — Преодолеть пространство и простор... Так всё-таки, что это было?
— Преображение.
— Извольте уточнить! — потребовала она.
— Извольте! — улыбнулся Карелин и достал откуда-то из-под сиденья початую бутылку. — Ваше здоровье! — отсалютовал он бутылкой, затем вырвал пробку зубами, выплюнул в открытое окно и приложился к горлышку, не прекращая, впрочем, гнать внедорожник вперёд, по пустынному в этот час шоссе.
«Хорош! — признала Кира, в свою очередь поднося бутылку к губам. — И куда девалась ваша хвалёная сдержанность, поручик? А ваша, госпожа штаб-капитан?»
— Итак? — напомнила она, немного отдышавшись.
— Кто ходил на бал к королю? — вопросом на вопрос ответил Карелин.
— Золушка!
— Никак нет!
— А кто тогда?
— Принцесса!
— Но принцесса это же и есть Золушка! — возразила Кира, закуривая очередную папиросу.
— Вы же Гегеля читали, — осуждающе посмотрел на нее Карелин, — должны знать, что такое диалектика!
— А она-то тут причём? — совершенно растерялась Кира.
— А при том, что Золушка потому и обратилась в принцессу, что принцесса могла войти в королевский дворец, а Золушка — нет!
— А я?
— Если вы про госпожу Амелину, то шансов нет. Ну, только если получите следующее звание и с ним личное дворянство, да и то... К королю? А?
— А баронесса Багге-аф-Боо? — начала догадываться Кира.
— Вполне! — подтвердил ее догадку Карелин. — Я же обещал вам найти подходящего крыса, ведь так?
— Да, но...
— Филипп старый алкоголик! — пришёл ей на помощь Карелин. — Немного самогонки и некоторая сумма в качестве отступных, и крыс наш с потрохами.
— Но это...
— Это что?
— Это не этично, я думаю.
— Не слышу в вашем голосе уверенности! — возразил поручик и снова приник к бутылке.
«Вот же чёрт! Сделали баронессой, даже глазом моргнуть не успела... Тем более протрезветь!»
— Куда мы едем? — спросила она, чтобы только не молчать.
— К фее.
— К кому, простите? — переспросила Кира.
— К Фее, Марии Антоновне Дуглас.
— Вы имеете в виду графиню Дуглас? — вспомнила Кира вдруг.
У покойного генерала Дугласа, командовавшего авиацией империи в годы её ученичества, должна была, верно, остаться жена, превратившаяся нынче во вдову.
— Знакомы? — удивлённо глянул на нее Карелин.
— Нет, разумеется.
— Ну, значит, познакомитесь!
Глава 8
Графиня Дуглас жила в замке на берегу озера.
— Семнадцатый век! — объяснил Карелин, перехватив недоуменный взгляд Киры. Ей и в голову не приходило, что кто-нибудь — тем более, вдова генерала Дугласа, — может жить в таком странном месте.
Холодные воды озера, — дрожь пробирала от одного их вида, — скалистый мыс, серые прямоугольные башни, отвесные стены, монотонность которых нарушалась лишь пятнами лишайника, бурая черепица крутых крыш.
«Хорошее местечко, чтобы встретить старость...»
— Природная аристократия империи имеет тенденцию сходить с ума самым причудливым образом.
— А каким образом сходите с ума вы? — Кира засмотрелась на мужчину, чего раньше за ней не водилось. Но факт — смотрела и определённо знала, отчего так.
— Узнаете, — он обернулся, представив Кире вместо профиля анфас, посмотрел в глаза, улыбнулся. — Обещаю, в конце путешествия вы всё узнаете, баронесса. Но всему свой черёд!
Между тем, не прошло и пяти минут, как ворота, врезанные в серую громаду башни, мало чем отличавшуюся от гранитных скал раскинувшегося вокруг сурового пейзажа, распахнулись, и Карелин завёл свой «Ермак» во внутренний двор.
— Ну-с, — сказал он, вылезая из автомобиля, — пойдёмте, Кира Дмитриевна, в дом. Познакомлю вас с госпожой феей!
— Ведите, поручик! — согласилась начинавшая трезветь Кира. — Идите, я за вами.
— Как скажете, командир!
— Так и скажу!
— Даже так?!.. — на пороге дома стояла сухая высокая женщина. Она была довольно-таки стара, но назвать её старухой, язык не поворачивался: прямая спина, ясный взгляд холодных глаз, цветом напоминавших воду, готовую вот-вот превратиться в лёд. — Женщина-пилот! С ума сойти!
— Я же сказал, красавица!
— Ну, тебе виднее, я в женщинах не разбираюсь! — отрезала фея. Смотрела она, однако, не на Карелина, а исключительно на Киру.
— Разрешите представиться! — решительно шагнула вперёд та. — Штабс-капитан Амелина, Кира Дмитриевна!
— А мне сказали, баронесса Багге-аф-Боо...
— Капитан воюет под девичьей фамилией! — вмешался поручик.
— Два сапога пара! — хмыкнула графиня. — Иди сюда, детка, и обними старую каргу! Я всем пилотам бабушка, а пилотессам — мать родная. Дуглас, моя фамилия, или знаешь?
— Так точно! — отрапортовала Кира, подходя к графине вплотную. — Я в училище как раз поступала, когда Никанор Карлович звание генерал-аншефа получил.
— Амелина? — прищурилась графиня. — Помню!
И с этими словами заключила Киру в крепкие объятья.
«Ну, ни черта себе!»
— Добро пожаловать на борт! — объявила старая дама и, отпустив Киру, кивнула, словно бы одобряя увиденное. — Хороший выбор, поручик! Стать, окрас... И в самом деле, красавица! К столу!
«Вот же, стерва! — подумала Кира, оторопев от таких эпитетов. — Что я ей лошадь скаковая?»
Но вслух ничего не сказала, лишь бросила укоризненный взгляд на Карелина, получила в ответ виноватое пожатие плеч — по всей вероятности, Михаил Иванович тоже отрезвел, — и проследовала к столу.
За окнами — узкими бойницами самого что ни на есть средневекового вида — смеркалось. На длинном тёмном столе стояли серебряные франкской работы жирандоли с горящими свечами, в камине — потрескивало пламя, танцующее на березовых дровах.
— Электричества в доме нет, — сообщила хозяйка дома, занимая место во главе стола. — Так что ужинаем, и всё прочее, при свечах!
— К слову, про всё прочее, — добавила она через мгновение. — Должна признать, мужчины в трепещущем свете живого огня выглядят куда лучше, чем есть на самом деле. Сущие дьяволы, прости Господи! Полагаю, и мы, дамы, смотримся при свечах ничуть не хуже. Что скажешь, Михаил?
— Мне Кира Дмитриевна при всяком освещении нравится, — галантно улыбнулся поручик.
— Ну, да, — кивнула Кира, почувствовав «приход» мизантропического настроения, — а в темноте — на ощупь.
— Предлагаете, попробовать? — поднял бровь Карелин.
— Предлагаю, отобедать, чем Бог послал! — остановила пикировку графиня. — Время военное, господа, так что не обессудьте: у нас всё просто — без разносолов.
Но это только так говориться, мол, без разносолов, а на самом деле стол у графини Дуглас оказался просто превосходный.
Лососина в маринаде и атлантическая сельдь пряного посола, сюрстрёмминг и маринованные грибы, вяленая оленина и мочёная клюква, не считая русских соленых огурцов и квашеной капусты. И всё это под — красное италийское вино для хозяйки, и шестидесятиградусную старку для гостей.
«Умереть — не встать!» — выдохнула Кира после первой гранёной рюмки. Ей совсем не хотелось напиваться. Напротив, на предстоящую ночь у неё имелись куда более интересные планы, отказываться от которых они никак не собиралась.
«Полетаем!» — решила она, и следующую рюмку едва пригубила.
Однако ей противостоял опытный и изощрённый боец. Карелин, как ни в чём не бывало, опрокинул в себя восемьдесят грамм старки, такой крепкой, что ею можно было заправлять авиадвигатели за место керосина, ухмыльнулся, кинув взгляд на едва початую рюмку Киры, и тут же поднял тост за Государя-Императора.
За царя офицеры пьют, стоя и до дна, так что у Киры, собственно говоря, и выбора не осталось. Но и за истребителей, как не выпить! И за русскую армию, и за победу, и «за тех, кто в море»...
Дело стремительно приближалось к десерту, — нечувствительно «пролетев» сквозь гороховый суп со свининой и солёную свинину с картофелем, когда Кира неожиданно обнаружила, что «это всё».
— Умерла, — сказала она неживым голосом и, не меняя позы, начала падать в бок.
Но упасть не дали.
— А говорили, умеете! — Карелин поймал Киру налёту, поднял на руки, так что даже голова закружилась, как от петли Нестерова, побаюкал, словно дитя малое, и вдруг спросил:
— А как же баня?
— Баня? — идея показалась Кире заманчивой, ведь с потом из организма выходит и алкоголь. — Баня это правильный выбор. Это наш ответ атлантистам, и всем вообще!
— Что, серьёзно? — удивленно переспросил Карелин, поднося Киру к самым глазам, словно хотел прочесть мелкий шрифт. — Вы думаете, саксы оценят?
Оказалось, она думает вслух.
— Ну, и хрен с ним! — решила Кира, то ли всё-таки «в уме», то ли опять же во весь голос. — Наше поколение выбирает сухой пар!
Глава 9
Очнулась Кира уже в бане. От сухого жара, от щекотавшего кожу пота, струйками стекавшего по лбу, плечам, между грудей...
— Я что голая тут сижу?! — похоже, Карелин понял её буквально и притащил в баню, не смотря даже на состояние «умерла».
Кира приподняла веки и огляделась. Парилка оказалась довольно просторной, хотя рассмотреть подробности было сложно. Сумрачно и жарко, аки в аду, и по-адски же кондово, в смысле, просто и без изысков. Камень и дерево, огненные блики на стенах, игра теней...
— Эрррр... — прочистила Кира горло. — Мы тут как?
— Уточните, пожалуйста, вашу мысль, Кира Дмитриевна! — сразу же откликнулся Карелин. Он сидел на полке прямо напротив. Потел. И тоже был, разумеется, в «костюме Адама». А оный, как известно, даже и не в рубашечного покроя.
— Я имею в виду... Мы всё ещё товарищи по оружию?— задавать этот вопрос, сидя голышом перед своим «не вполне одетым» подчинённым, было непросто, но Кира справилась. — В смысле, как офицер с офицером?
— Ваш выбор, — пожал широкими плечами Карелин.
«Мой...» — сейчас она наконец рассмотрела. Карелин, как и предполагалось, оказался хорошо сложен, сухощав, мускулист. И у него была чёртова прорва шрамов.
«Эк тебя, Карелин! Без всякой жалости... Но и ты хорош! Такое тело надо любить...»
— Меня зовут Кира, — сказала она вслух.
— А меня Михаил, — он встал и шагнул к ней.
— У тебя железная воля! — оценила она мгновенные перемены, произошедшие с его организмом, точнее — с его «достоинством», после её слов, и тоже встала.
— Я истребитель, — пожал он плечами. — И у меня хорошая выдержка.
— Не хвастайся! — потребовала она, позволяя ему обнять себя. — Я тоже истребитель!
Его кожа, казалось, была раскалена, словно противень в хлебной печи. Прикосновение обожгло, но эта была правильная боль. Её можно было снести. Ее стоило испытать...
«Ну, к этому всё и шло, не так ли?» — подумала она лениво, нежась в объятиях заснувшего поручика. Впрочем, слово «нежиться» не вполне подходило к тому положению, в котором Кира проснулась мгновение назад. В смысле, лежать ей было не так чтобы особенно удобно, но размыкать объятия Карелина категорически не хотелось.
«Однова живём!» — утешила себя Кира, гася последние сомнения, если таковые всё ещё проживали в её душе. В конце концов, все эти «сомнения и сожаления» — не более чем привычка. Дань воспитанию и никак иначе.
«Карелин...» — но она уже знала, разумеется, что никакой он не Карелин, хотя и не знала пока его настоящего имени.
«Ну, да он обещал мне всё рассказать!»
Так и сказал давеча, мол, всё узнаете, но в свой черед. Однако, с ним и так всё было понятно. Без «уточнений и примечаний», так сказать.
«Граф какой-нибудь или князь...»
Впрочем, мог оказаться и герцогом или даже «бери выше». В войсках ходили упорные слухи, что и кто-то из великих князей находится в первой линии, но воюет, конечно же, инкогнито, чтобы враг не слишком ликовал в случае его гибели. Сказать, откровенно, в большую часть этих историй, рассказываемых обычно в часы затишья и под известным градусом, Кира не верила. Но достоверно знала, что кроме обычных аристократов, каких, к слову сказать, было совсем не мало и в армии, и на флоте, имелась некая неизвестного состава группа офицеров, имена которых никогда командованием не озвучивались, а служба — по невнятным, но наверняка основательным причинам — императорским двором не приветствовалась. Так и выходило, что какой-нибудь остзейский барон — знала Кира пару таких пилотов, — ходит в полковниках и как рождественская ёлка игрушками увешан орденами и знаками отличия, а другой, — да, вот хотя бы тот же Карелин, — сколько не воюй, а всё равно поручик, и только.
«Да, и Бог с ними, с наградами!» — Главное, Кире было удивительно хорошо. Вернее, ей было замечательно хорошо, и это совсем не удивительно после того, что произошло между нею и поручиком. Волна страсти накрыла их ещё в бане, но, видно, оба слишком долго ждали этого мгновения, и первым приступом дело не ограничилось, хотя, видит Бог, всё получилось, как надо. То есть, там и так, как и где ей хотелось. В другой ситуации и с другим мужчиной этим вполне можно было бы и удовлетвориться. Но не со Карелиным. Вот в чём фокус. Безумие налетело, обдав жаром, словно из печи дохнуло, и в то же время захватив дыхание — как при прыжке в прорубь, и уже не отпускало ни в бане, ни на холодных лестницах замка, ни в хорошо протопленной спальне, в растерзанной постели, — везде.
Глава 10
По правде сказать, после такой ночи, — да ещё с предутренним «приступом нежности», — спать следовало, как минимум, до полудня. Но куда там! В замке жизнь подчинялась строгому раз и навсегда установленному распорядку, так что к завтраку подняли, что называется, «ни свет ни заря». Но истребителя зоны ПВО такой малостью из седла не вышибешь. Пилоты и по три раза за ночь, бывает, в небо уходят, и не сказать, чтобы все и повсеместно соблюдали накануне предписанный армейскими лекарями режим дня. Не говоря уже, о диете. Приходилось и Кире, — чего уж там, — летать в «остром послебанкетном состоянии». И ничего — жива пока.
— Доброе утро, Мария Антоновна! — поздоровалась она, подходя к накрытому столу.
— Доброе утро, Кира Дмитриевна! — чопорно поклонилась графиня Дуглас и с достоинством опустилась на отодвинутый лакеем стул с высокой спинкой. — Здравствуй, Михаил! Выглядишь неплохо...
Последнее замечание прозвучало несколько задумчиво и, как будто с намёком на осуждение. Но, как тут же выяснилось, графиня Дуглас жила в простом и ясном мире, — «без политесов и прочих куртуазностей», — и до намёков не опускалась.
— Простите? — чуть нахмурился Карелин.
— Господа! — по давней традиции в обществе чиновников и офицеров обоего пола, говорить следовало, используя обращение «господа», без какого-либо упоминания «дам». И этому правилу, как заметила Кира, Мария Антоновна следовала неукоснительно, — полагаю, вы не уронили чести русского оружия? — спросила она строго.
— Никак нет! — слова сорвались с губ даже раньше, чем Кира сообразила, что несёт. Но, с другой стороны, каков вопрос, таков и ответ. Не правда ли?
— Как можно! — почти в унисон Кире отрапортовал со своей половины стола поручик и для подтверждения солдатской бравады — как и требовал особый офицерский шик — выкатил глаза, поедая дурным солдафонским взглядом «старшего по званию».
— Ну, значит, ты просто крепкий мужик, Мишенька! — Как ни в чём ни бывало, улыбнулась графиня. — И вы, Кира Дмитриевна, тоже молодцом. А то я уж, грешным делом, сомневаться стала. В мои-то годы, на утро завсегда тени под глазами... и вообще... — повела она рукой, обозначая этим своё абстрактное «вообще».
— Ах, вот вы о чём! — Улыбнулась Кира, включая «стерву». — Вы бы, Мария Антоновна, очки надели, сразу бы всё и разглядели! У Михаила Ивановича вона — и синяки под глазами, и нездоровая бледность лица имеет место быть. У меня, чаю, при ближайшем рассмотрении, вид не лучше. Но в полумраке, да без очков...
Графиня прищурилась и, словно бы, языком во рту шевельнула — за крепко сжатыми зубами. Оценивала, видать, сказанное. Решала — обижаться, или «ну её».
— Уела! — рассмеялась неожиданно, разом разрушая сложившийся уже, было, образ. — Бон аппетит, господа! Каша стынет, да и вообще!
Но это «вообще» — к завтраку уже относилось лишь косвенно, в том смысле, что с приёмом пищи следовало поспешить, потому что дел еще немерено, а время не стоит, а бежит. И это ещё хорошо, если только бежит, а ну как летит?
Не успели допить чай с коричными плюшками, а уже «труба зовёт». Набежали неизвестно где прятавшиеся до времени девки, и Кира тут же попала в маленький женский рай, не без намёка, впрочем, на существование такого же специального ада. Её мерили портновскими сантиметрами, заставляя принимать разнообразные, иногда и весьма двусмысленные позы, и рассматривали на свет, будто банкноту или ювелирный камень, полируя ей, между делом, ногти на руках и ногах и отпаивая горячим шоколадом и коньяком. Её, словно безропотную куклу в сладких девичьих снах, наряжали в шелка и атлас, стягивали корсетами на китовом усу и втискивали в высокие сапожки на шнуровке и высоких каблуках.
— Гардероб прошлогодний, — Мария Антоновна сидела в кресле, наблюдая за процессом и отчасти даже им, как бы дирижируя, — но мы его сейчас несколько обновим по последним журналам, и будет, как надо. Хорошо ещё, вы, капитан, ростом и комплекцией от Ольги не сильно отличаетесь, однако волосы коротковаты! Я права?
— Может быть, парик? — спросила одна из служанок.
— А кто эта Ольга? — полюбопытствовала Кира, начинавшая люто ревновать хозяйку брошенного в замке «за ненадобностью» гардероба.
— Ольга Скавронская — супруга графа Павла Никитича... Парик? — задумалась графиня. — А что у нас есть подходящего?
— Если не трогать брови и лобок, — без тени смущения ответила давешняя молодица, — я бы предложила «хозяйку осени».
— Рыжеватая шатенка, — кивнула Мария Антоновна.
— Тёмно-рыжая, — осторожно поправила женщина. — И завить крупными локонами...
— Да, возможно... — согласилась графиня. — Несите «хозяйку осени» будем примерять!
Ну а потом, Киру ещё долго — не менее получаса — отмачивали в ванной, наполненной светло-зелёной хвойной водой, и умащивали, Бог знает, какими бальзамами и притираниями, наводя в паузах между тем и этим, последний глянец на ногти и кожу лица. Затем последовали примерка и генеральная репетиция, предшествовавшие обеду, и последняя подгонка сразу после них. А около четырёх они со Карелиным уже покинули гостеприимный дом графини Дуглас, вылетев на самолёте-амфибии, «совершенно случайно» оказавшемся в замковом капонире на берегу озера. По случаю отлёта, наряды баронессы Багге-аф-Боо были аккуратно сложены в дорожные кофры и погружены на «аэроплан», а Кира переоделась в выстиранную и отутюженную форму штаб-капитана.
— Рулю я! — остановил робкие поползновения Киры Карелин. — Это моя сказка!
«Ну, где-то так и есть», — согласилась с ним Кира, но вслух всё-таки фыркнула, выражая своё явное несогласие.
Хорошо фыркнуть — говаривала в давние времена её тётка, — настоящее искусство. Женщина этим манером не хуже, чем мужик по-матерному, выразить себя может.
И она была права, разумеется, но правда Матрёны Никадимовны принадлежала, увы, исключительно женщинам гражданского звания. Офицеру фыркать несподручно, легче — по матери послать. Однако в том и состояла прелесть нынешнего её положения, что пусть и не надолго, но представилась Кире вдруг возможность снова почувствовать себя простой обычной женщиной. Побыть, так сказать, слабым полом, и вести себя соответственно этому давно утраченному статусу. Такая Кира могла и фыркнуть, и голову на плечо Карелину положить, и много чего ещё могла. И грех было этим не воспользоваться.
«И ведь ночь впереди... — подумала она, рассматривая скользящие под крылом пейзажи Скандинавии. — Да, и что нам ночь? Можно и не дожидаясь, если будет где...»
Мысль эта показалась Кире настолько соблазнительной, что она улыбнулась, дивясь самой себе, но начала всё же подыскивать «жадным» взглядом, где бы им приводниться, на час или два...
Глава 11
В Петров прибыли в двенадцатом часу. Обошли центр и заводские кварталы стороной и приводнились где-то загородом, на озеро или водохранилище рядом с тёмной громадой какого-то дворца. По случаю военного времени в городе соблюдалась строгая светомаскировка, а луна, как назло, пошла на ущерб. Водная гладь всё-таки слегка серебрилась, так что Кира и сама, должно быть, смогла бы сесть на воду, однако рассмотреть «дом и парк», увы, не могла.
«Что ж, придётся потерпеть до утра... — признала Кира очевидное. — Однако, — успокоила она себя, — ещё не всё потеряно! По внутреннему убранству тоже ведь кое-что можно узнать ...»
— Ну, вот мы и дома! — почти торжественно объявил Карелин, когда, выбравшись, из летающей лодки, они перешли на пирс. Причал явно предназначался для яхт и гребных судов, но в умелых руках и амфибия притёрлась к нему, как родная.
— Твой дом?
— Мой.
— Жалко, не рассмотреть.
— Утром посмотришь!
— Мы в дом, — обернулся Карелин к встречавшим их мужчинам с фонарями, — а вы тут пока с аппаратом разберитесь. Да, поаккуратней там, у него обшивка из перкаля, одним словом пеленка. Чуть заденешь — и дырка!
— Не извольте беспокоиться, барин! — поклонился гладко выбритый старик в ливрее. — Или впервой!
— Полагаю, стол накрыт, — тут же сменил тему Карелин, — и в котле достаточно горячей воды?
— Как же иначе?!.. — даже, вроде бы, обиделся от такого вопроса старик, исполнявший, по всей видимости, роль приказчика. — Как только получили телеграмму от её сиятельства графини Дуглас, так сразу и приготовились. Ждали вас ещё с вечеру.
— Вот и славно! Душ с дороги и за пироги! — прервал Карелин объяснения. — Это, к слову, моя гостья штабс-капитан баронесса Багге-аф-Боо.
— Добро пожаловать, ваше благородие! — снова поклонился старик.
— И вам не хворать! — вздохнула Кира, свыкаясь помаленьку с новой ролью.
«Да, ведь и ненадолго!» — успокоила она себя, памятуя, как относилась к таким вещам прежде, но тут же осознала, что «теперича не то, что давеча», и фраза «всего пять дней сталось» в связи с изменившейся интонацией изменила и смысл. Этот стакан, увы, был уже всё-таки наполовину пуст.
«Ладно, чему быть, тому не миновать! — решила она, поспешая за Карелиным. — Но пока в часть не вернулись, это сказка моя!»
А сказка, между тем, начинала приобретать вполне эпические масштабы. Кира увидела слабо освещённые ступени крыльца — мраморные, пологие, изогнутые дугой, — и сразу вслед за тем, не упомнив даже, как пробежали ведущую к дому аллею и все эти ступени, влетела вместе с Михаилом в открытые зеркальные двери, в волшебное колыхание шёлковых тканых портьер, в освещённый трепещущими на сквозняке огоньками свеч парадный зал с золочёной штофной мебелью, бронзовыми напольными лампами и картинами в тяжёлых рамах золотого багета.
«Ох, ты ж!» — она застыла, стреноженная, словно конь на бегу, неожиданным образом, столь мощным, что едва не выбил из неё дух.
— Михаил! — позвала она враз охрипшим голосом.
— Я здесь, командир! — откликнулся он, оборачиваясь. — Что-то случилось?
— Он... он... — У Киры даже слов не нашлось, чтобы объяснить свой испуг. — Скажи, что это просто... просто живопись!
Но она уже знала, спрашивая — не просто живопись. Не случай, а судьба. Седая борода, суровый взгляд, нахмуренный лоб... Не узнать гордеца было сложно, да и портрет известный.
— Андрея Михайловича увидела? — Кивнул, соглашаясь с очевидным, Михаил.
— Ты?
— Да, — пожал он плечами, — с этим не поспоришь.
— Так, я, выходит, спала с самим князем Курбским? — рассмеялась Кира, сама дивясь столь парадоксальной реакции.
— Есть разница? — нахмурился Михаил.
— Ты просто не женщина! — смех явно переходил в истерику, но с этим Кира ничего поделать не могла. — Ты этого не поймёшь!
— Я — не женщина, — согласился Михаил Курбский, — я — мужчина. И мне показалось, что это неважно. Я думал у нас всё и так хорошо... Без имён и фамилий...
Говорил он вполне спокойно и в то же самое время почти нейтральным тоном, но, будь Кира неладна, если на самом деле он не был охвачен бешенством.
— Вчера ночью я кончила! — улыбнулась она, успокаивая его гнев и принимая судьбу, сыгравшую с ней такую странную шутку. — И неоднократно, если вопрос об этом. Но сейчас я, кажется, кончу от одной только мысли, с кем провела прошедшую ночь.
— А про эту, что скажешь? — спросил он, прищуриваясь.
— Я вся в предвкушении! — снова рассмеялась Кира, не столько потому, что ей, и в самом деле, было смешно, сколько потому, что хотела успокоить Михаила, история которого начинала её не на шутку интриговать. — И да, Миша, надеюсь, я снова стану кричать! Ведь ты это имел в виду? — нарочито клекотнула она горлом. — Я буду говорить тебе, «да, полковник», «ещё, полковник», «и вот здесь, полковник», «и ещё здесь, здесь и здесь!» И «да, вот так, полковник!» «Так. Да, да, да...»
— Вообще-то, я тогда был уже адмиралом.
— Что серьёзно?
— Контр-адмирал.
— Ну, значит, «да, адмирал» и «нет, адмирал», «Я сказала, нет, адмирал! «и «не так, адмирал!» — Усмехнулась Кира. — «И не надейтесь, адмирал! Я девушка честная, и на такое не подписывалась!»
— Ты сумасшедшая! — улыбнулся Михаил, съязвив: — ещё слово, и всё случится прямо здесь, прямо сейчас, или ты этого и добиваешься?
Глава 12
Обычно, женщины — «если в охотку», — могут куда больше мужиков. Такова их природа. Хотя, опять же, зависит, когда и где. С устатку да после трудового дня — со стрельбой и фигурами высшего пилотажа, — или, скажем, на вакациях. Есть разница, если понимать, о чём идёт речь. Иной раз так «настреляешься», что ничего уже не хочешь, кроме как в койку. В прямом смысле этого слова. Но бывает и по-другому. Именно что после такого вот не будничного дня, когда заглянешь — да не раз — в глаза смерти, в чёрные зрачки чужих пулемётов, трепещущие пламенем сгорающего пороха, так иной раз скрутит от осознания конечности бытия, что только бы мужчина вовремя под рукой оказался!
Но вот, что любопытно. Этой ночью... Не после боя. Не от ужаса смерти, да и не спьяну. Однако так Киру, пожалуй, никогда ещё не прикладывало. Охнуть не успела, а уже, как говорится, «ноги врозь», и всё мало — что характерно. И что бы Михаил ни делал, как не «изгалялся», всё не так! В итоге, рассвирепела вконец, вспомнила, что командир, и повела, как стерва в танго. Однако и Михаил, что характерно, возражать не стал. «Пошёл» за ней, как правильный ведомый в бою, и был не по-мужски нежен и решительно неутомим, что, вроде бы, и не сочетается одно с другим, но у него как-то сошлось. И кончилось всё это диво дивное лишь тогда, когда Кира заснула сама, а не когда «кавалер отключился».
А утром проснулась — за окном солнце сияет, и в душе однозначно «светло и радостно». Одним словом, птицы поют, хотя кое-где и побаливает слегка. Но это хорошая боль. Правильная. Во всяком случае, жаловаться на неё Кира не станет, а похвастаться, увы, не перед кем. Не обзавелась, за занятостью, ни одной нормальной подругой.
«Вот, разве что, майору Фроловой — лекарскому начальнику рассказать?»
— Ваше благородие! — голос из-за приоткрытой двери звучал осторожно, словно у постели больной.
«Благородие это я?» — Кира осмотрелась, но Михаила и след простыл, зато нашлась причина рассмотреть, наконец, интерьер.
Что ж, в таких покоях, да на такой кровати из карельской берёзы, если что, да не в простоте, а резная, — в такой постели, в шелках и на пуху, Кира никогда ещё не просыпалась. Одним, словом, картина маслом: солнечное утро, дворец князей Курбских — единственных чистокровных Рюриковичей в империи, немыслимых размеров и роскоши спальня, и в ней — в этой невероятной парадной опочивальне, в которой по-хорошему, и не спят вовсе, потому что не для того делана, — в разобранной постели среди скомканных простыней и разметанных по сторонам подушек и одеял лежит «нагая красавица» — штабс-капитан Амелина и тихо балдеет, не зная, как всё это переварить.
— Ваше благородие!
— Я не сплю! — ответила Кира тем, что в голову пришло. — Входите! — добавила, натягивая на себя одну из простыней. И как раз вовремя. Двери растворились, и в комнату, аккуратно отводя взгляд в сторону, ступил один из ливрейных слуг.
— Изволите подняться к завтраку, ваше благородие? — спросил он, сделав три шага в глубину спальни, — Или желаете, чтобы завтрак подали в постель?
«Вообще-то... для полноты ощущений следовало бы в постель, но...»
— А где... гм... Где изволит пребывать князь? — ей ещё предстояло научиться говорить, как следует, и называть поручика князем.
«Ах, ты ж! Опять перепутала! Он же не поручик, а целый адмирал, оказывается!»
Не Карелин, а Курбский, не поручик, а контр-адмирал...
«И кто из них мой любовник?»
— Его светлость просил передать, «на ваше усмотрение».
— Тогда, я, пожалуй, встану...
У неё ушло некоторое время найти одежду: кофры с «новым платьем короля» обнаружились в уборной, или эту смежную со спальней комнату следовало называть будуаром? Во всяком случае, вне сомнения это был настоящий «дамский кабинет» с огромным раскрытым трюмо на три зеркала и многочисленными пуфиками и примыкающей к нему гардеробной. Кофры лежали на столе, предназначения которого Кира не смогла даже предположить, и оказались разобраны. Кто и когда занёс их сюда, разобрал, развесив платья и пеньюары на плечиках с мягким подбивом и разложив по полкам бельё и чулки, Бог весть. Но всё это было исполнено с невероятной тщательностью, так что даже на шёлковых панталонах не нашлось ни единой складки. Не менее любопытным оказалось для Киры и знакомство с ванной комнатой. Она было огромной — размером со среднюю гостиную в тех домах, где Кире приходилось бывать, — и оформлена с немыслимой роскошью: с росписями по высокому куполу потолка и по стенам, огромной бронзовой ванной с посеребренными — или же серебряными — кранами, с зеркалами в человеческий рост, мраморными наборными полами и колоннами белого мрамора вдоль стен. Но главное, трубы демонстрировали пристойный напор, и горячей воды оказалось сколько угодно. Выбор туалетных принадлежностей, шампуней и мыла был, правда, небогат, но Кира и о такой роскоши забыла мечтать. При её то скромных потребностях и того, что нашлось, оказалось вполне с избытком.
По большому счёту, следовало бы напустить в ванну воды и залечь с папироской и бокалом шампанского — ведь должно же быть во дворце Курбских приличное шампанское? — лежать в ароматной пене, пуская кольца табачного дыма, и грезить наяву про то, как хорошо было прошедшей ночью, и как будет здорово, когда это снова повторится. А про тандерболты и прочие «нортропы» с «бостонами», хотелось забыть хоть ненадолго. Стереть из памяти, что б не мешали быть женщиной, потому как, ну какая из комэска баба? Анатомически, бесспорно, но вот по существу — вряд ли.
Кира приняла душ, привела себя, не углубляясь в детали, в порядок, оделась согласно наставлениям графини Дуглас, и отправилась разыскивать Михаила. Его, впрочем, найти было несложно — тот ожидал Киру в ореховой гостиной. Её любовник сидел в кресле, одетый в домашний фланелевый костюм, белоснежную сорочку и шёлковый халат, читал газету, курил. За открытой двустворчатой дверью виднелся накрытый к завтраку стол, но на подлокотнике кресла слева от князя стояла кофейная чашка.
— Я опоздала? — спросила Кира, входя.
— Никак нет, сударыня, — улыбнулся, вставая из кресла, Михаил. — Ты, Кира, даже если постараешься, и то не опоздаешь. Не можешь, по определению. Но я позволил себе, ты уж прости, маленькую вольность: чашку кофе к первой утренней папиросе.
— Тогда, за стол? — прищурилась она, зная, что ему нравится «этот взгляд». — Я голодна, как волчица.
— Овсянка и прочие прелести классической дворцовой кухни? — усмехнулся он.
— Что, честно овсянка? — Кира к такому повороту дел оказалась не вполне готова. Овсянку она и в полку кушала, а вот о каникулах в волшебной стране думалось отчего-то по-другому
— Да, ладно! — рассмеялся Михаил. — Это я так глупо пошутил. Идём! Я своих орлов ещё ночью предупредил, что б не усердствовали без надобности. Так что будет тебе и гурьевская каша по-петровски, и оладьи с икрой, и отварная осетрина с хреном. Шампанское тоже будет, хотя...
— Шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты! — вспомнила Кира старую шутку.
— Значит, нам можно! — согласился Михаил, предлагая «даме» руку. — Не изволите ли пройти со мной к столу, Кира Дмитриевна?
— После того, что между нами было, можешь обращаться ко мне на «ты»! — Кира не без робости оперлась на предложенную руку и нашла, что это мило, но крайне неудобно. Не функционально, если называть вещи своими именами.
— Каковы наши планы? — спросила, чтобы не улыбаться, как дура.
— Сделаем пару обязательных визитов, пройдёмся по магазинам — я слышал, кое-кто продолжает торговать, несмотря даже на войну, — пообедаем где-нибудь в городе, и поедем на приём к герцогине Лихтенбергской...
— А может быть, ну её эту рыбалку? — лукаво улыбнулась Кира, предположив, что спальня иногда предпочтительнее обеда.
— Одно другому не мешает, — ответно усмехнулся Михаил. — Уверяю тебя, mon cher, день длинный — на всё время найдётся...
Так и случилось, хотя и с поправкой на субъективность восприятия времени. Между тем и этим нашлось время и для того, и для другого. И даже более того, этот день, как и последовавшие за ним — со всеми их обязательными и необязательными визитами, обедами в роскошных ресторанах и посещениями дорогих магазинов, вечеринками и коктейлями, с вплетёнными в их череду, как лента в косу, приступами нежности и страсти, — все они слились в один длинный, как жизнь, день, где от рассвета до заката можно родиться, прожить жизнь, состариться и умереть, не имея ни одного лишнего мгновения, чтобы «остановиться и оглянуться», как советуют некоторые философы. Куда там! Время неслось вскачь. Оно бежало, летело и кружило, сводило с ума и, между делом, ворожило Кире, как добрая волшебница. Постепенно, — неторопливо и стремительно, — с неумолимостью рока и естественностью дыхания баронесса Багге-аф-Боо прорастала в Кире, как принцесса в Золушке. И это означало, что бал у короля приближается... Но, на самом деле, приближалась развязка, ведь по природе жанра все истории — и сказочные истории из этого правила не исключения — должны когда-нибудь завершиться.
Глава 13
Кто побывал в «собачьей свалке» — никогда не забудет. Такое не забывается, если что. И Кира, разумеется, не исключение. Она помнила все свои четыре, но впечатлениями этими с посторонними предпочитала не делиться. Разве что, спьяну, но и то скорее, как исключение, чем как правило. И вот среди этих её «не произносимых вслух» личных тайн имелось одно воспоминание, о котором Кира не рассказывала вообще никогда и никому, ни на трезвую голову, ни в полном «помрачении», хотя случай был и отнюдь не омерзительный. Пожалуй даже, наоборот, но осадок по себе оставил такой, что, припомнив его ненароком, Кира всегда ощущала озноб.
Дрались с янки. И дрались не просто жёстко — жестоко. «Обид» с обеих сторон накопилось немерено, это да. А вот день был почти нелётный — пасмурно, облачно, ни то ни сё, — но надо же, вылетели с баз и не разминулись, как бывает сплошь и рядом, встретившись на морем, над стылой водой. Сблизились — по-прежнему оставаясь «в разуме», то есть в рамках уставов и наставлений, которые у тех и других отличались лишь в деталях, — сошлись по правилам, — высота, дистанция, эшелон, — и вдруг сорвались с цепи, аки псы бешенные...
«Понеслось!» — подумала тогда Кира, выполняя боевой разворот, и разом забыла обо всём. Она перестала быть человеком, женщиной, пилотом, превратившись в суку, грызущуюся с чужой стаей не на жизнь, а на смерть. В душе — ад, в глазах кровавый туман, сквозь который «вплывают» в прицельную сетку размытые тени врагов, рёв мотора, рвущийся, казалось, вместе с криком из её собственной глотки, грохот пулемётов и глухое уханье пушки, и барабанная дробь артериального пульса в ушах... Её несло потоком. Швыряло, как щепку. Крутило, словно не Кира вела бой, а сам бой играл с ней, подобно коту, играющему с мышкой, и как надоевшую игрушку вышвырнул в конце концов из собачьей свалки вон. И она вылетела вдруг в голубой, пробитый солнечными лучами простор, и обомлела от ужаса и восхищения, теряя голову и чувство направления, и начиная падать... куда-то вверх, в позолоченную бездонную синь... И в этот момент Кира увидела глаза Бога. Во всяком случае, так она запомнила тот случай. Тишина — у её истребителя внезапно заглох мотор, — медленное, но неумолимое падение в сияющее надоблачное ничто, и золотые глаза, заглядывающие в самую глубину её души...
Киру привёл в чувство озноб, пробивший её, несмотря на то, что до этого мгновения она, фигурально выражаясь, купалась в собственном горячем поту. Непривычное чувство отрезвило и выдернуло из оцепенения. Кира пришла в себя и успела-таки перезапустить двигатель прежде, чем неумолимая сила гравитации разбила б её о холодную сталь арктических вод...
...Вспомнилось неспроста, хотя и не почувствовать разницу было бы сложно. Просто музыка — кажется, это был Большой вальс Оффенбаха — закончилась, и настала тишина «послевкусия», образованная слитным гулом вполголоса сказанных слов, шелестом шёлковых платьев и осторожным перестуком высоких каблуков. Кавалер — какой-то гренадерского сложения штатский, — сделал шаг назад и учтиво поклонился, Кира улыбнулась ему в ответ, чуть прищурив глаза из-за алмазного сияния хрустальных люстр, и отвернулась в поисках Михаила, но встретилась взглядом с кем-то, кого узнала тем мгновенным узнаванием, что сродни чутью хищника или же интуиции охотника, и её разом пробил озноб. О том, что мужчина, остановившийся едва ли не за её спиной, знаком ей по одним лишь портретам, Кира вспомнила мгновением позже. Ну, а для того, чтобы назвать его по имени потребовалась ещё пара долгих секунд.
— Ваше величество! — Кира присела в придворном реверансе, лихорадочно вспоминая необходимые телодвижения, и не будучи в силах понять, хорошо ли это у неё получается, или нет.
— Вольно, госпожа капитан! — устало усмехнулся император. Выглядел он неважно, но и то сказать, не мальчик уже. Да и война, наверное, здоровья не прибавляет.
— Здравствуй, Михаил! — кивнул Иван как раз подошедшему к ним адмиралу. — Чёрный цвет тебе к лицу. Не правда ли, баронесса?
— В адмиральском мундире хорошо смотрелось бы абсолютное большинство мужчин, — дипломатично ответила Кира, заодно подумав и о женщинах. О себе, к примеру.
— Вот и я о том же! — император снова посмотрел на Киру, но говорил, судя по всему, не с ней. — Не одумался? — спросил он.
— Никак нет!
— Жаль.
— Мне тоже, но сделанного не воротишь, — Михаил говорил спокойно, но хмурился при этом совсем не так, как вспомнилось это Кире. Впрочем, она и знала-то его всего-то без году неделю.
— Как знать! Позволишь переговорить с Кирой Дмитриевной с глазу на глаз?
— Ты император, Ваше Величество, или забыли? — чуть пожал плечами Михаил.
— Нет, не забыл. Кира Дмитриевна, буквально на пару минут! — вот теперь Иван Шестой говорил именно с ней.
— Я в вашем распоряжении! — прозвучало двусмысленно, но никаких непристойностей контекст разговора не предполагал. Скорее наоборот.
Император кивнул, принимая согласие, и, отвернувшись, пошёл куда-то сквозь безмолвно расступающуюся перед ним толпу. На Киру он более не смотрел, предполагая, видимо, и не без причины, что она идёт следом. Смотрели другие, и от их взглядов становилось неловко, словно голая идёшь.
Кира бросила быстрый взгляд в зеркало, мимо которого как раз проходила. Платье оказалось на месте, как, впрочем, и всё прочее, хотя, видит Бог, и было-то этого «прочего» не так чтобы много.
«Надо же, и впрямь, красавица! — удивилась она, поражённая произошедшей метаморфозой. — И откуда что берётся?»
Тем не менее, бралось. Посмотришь, на такую, ни за что не догадаешься, что комэск, а между тем...
Кто-то открыл перед императором неприметную дверь в стене, и Кира прошла вслед за ним по короткому коридору в небольшую угловую комнату. Зашторенные окна. Круглый стол и два полукресла.
— Присаживайтесь, Кира Дмитриевна! — пригласил император и самолично отодвинул кресло, предлагая его Кире.
«На пару минут?» — усомнилась она, присаживаясь к столику, сервированному для разговора тет-а-тет.
— Благодарю Вас, Ваше Величество!
— Ну, это вам за «успешное выполнение приказов командования...» Немного коньяку?
«Типа Витовт второй степени?»
— Совсем немного.
— Что ж, — император взял со столика графин и разлил коньяк по бокалам. — Решил поговорить с вами приватно, Кира Дмитриевна. Без свидетелей. Даже без слуг.
— Я вся внимание.
— Тогда начнём с вас, — неожиданно улыбнулся император, ломая странный настрой, возникший было между ним и Кирой. — Вы ведь в парике?
— Так точно! — оторопела Кира. — Прикажете снять?
— Не надо, — отмахнулся Иван Шестой и пригубил коньяк.
— Мне просто любопытно, — сказал после короткой паузы. — В досье сказано, что волосы у вас чёрные, как раз к синим глазам, матовые, волнистые. Говорят, красиво смотрятся. Так отчего же парик?
— Стрижка короткая, — объяснила Кира, пытаясь понять, о чём, собственно, они говорят. — На длинные волосы лётный шлем надевать сложно. Да и голова потеет. Я же пилот, Ваше Величество. На балах не бываю, зато в бою...
— Вы ведь знаете, что красивы? — перебил её император.
— Теперь знаю.
— «Твёрдый характер, — процитировал венценосный собеседник, — ясный ум, образована выше среднего...»
— Меня там только хвалят или для порядка ещё и ругают иногда? — полюбопытствовала Кира.
— Из мещан, — пожал плечами император и снова пригубил коньяк.
— Ах, это! — Вот теперь она поняла. — Так я ещё и староверка, Ваше Величество, и отличаюсь скверной привычкой прекословить старшим по званию.
«Особенно, когда в койку зазывают!» — но эту мысль Кира оставила при себе, всё-таки с монархом говорит — не абы как.
— Вы ведь курите, Кира Дмитриевна? — Иван достал портсигар и щёлкнул замком. — Не стесняйтесь. Я вас угощаю!
— Благодарю Вас, Ваше Величество! — Кира цапнула папиросу не дрогнувшими пальцами. — Это большая честь для меня, как верноподданной и офицера.
«А это уже попахивает Святым Витовтом первой степени!»
— Будет вам! — император, казалось совершенно не замечал всей нелепости ситуации. Монархия-то в России, как не крути, не конституционная, а вполне себе абсолютная. Впрочем, возможно, оттого и свидетелей не было, что императору захотел в демократию поиграть. — Курите! — и он протянул ей коробок спичек, лежавший в хрустальной пепельнице.
— Спасибо! — Кира чиркнула спичкой, прикурила от вспыхнувшего огонька, деликатно выдохнула, направляя облачко табачного дыма в сторону. — Вам не о чем беспокоиться, Ваше Величество! Я замуж за князя Курбского не собираюсь. Да и он не позовёт.
— А жаль!
— Прошу прощения? — опешила Кира.
— Михаил последний в роду: умрёт он, род пресечется. — Император закурил, выдохнул дым и задумчиво посмотрел на опустевшую рюмку. — Знатный род, один из древнейших в империи. Рюрикович по прямой линии и Ягеллон по материнской. И мне не чужой. Я, видите ли, Кира Дмитриевна, с отцом Михаила вместе рос...
— Я не совсем понимаю... — начала было Кира, воспользовавшись паузой, но император закончить фразу ей не позволил.
— Верните его домой, Кира Дмитриевна, и я признаю ваш баронский титул. Обещаю, морганатического брака не будет. Станете княгиней Курбской, родите Михаилу наследника или двух...
— Я...
— Да, знаю я, что вы истребитель! — поднял голос император. — Выйдете в отставку полковником. На парадах будете присутствовать в форме. Что-то ещё? Пожалуйста! Я сегодня щедрый, как никогда. Зачнёте ребёнка, я сам Михаила в строй пошлю. Хочет летать, пусть летает! Родите, пойдёте следом. Полк дам... И во флот переведу, — криво усмехнулся Иван, вспомнив, видно, про чёрную форму. — Что-то ещё?
— Самую малость, — грустно усмехнулась Кира. — Надо, чтобы Михаил захотел. И замуж меня взять, и с фронта в тыл уйти.
— Так сделайте так, чтобы захотел! — не сказал, выплюнул император. Его настроение менялось так быстро, что и не уследишь.
— Я... — Как ни странно, но такой резкий поворот разговора лишил её слов. Она просто не знала, что сказать. — Я...
— Да, вы! — кивнул император. — И не делайте вид, что не понимаете!
— А почему?...
— Потому что силой не вышло! Пробовал! — Иван взял графин и наполнил коньяком бокалы по новой. — Ну что, мне его в крепость сажать, чтобы не летал?
— А почему без звания и наград? — спросила Кира. Впрочем, ответ был очевиден, могла и не спрашивать.
— Сбить русского лётчика и само по себе честь, — объяснил император очевидное. — А ну, как в кокпите сам князь Курбский, а?!.. Рюрикович, удельный князь, родич императора...
— Но ведь другие летают...
— Летают, но не удельные князья и не принцы крови, — возразил император. — А если и появляются на передовой, то не под своим именем. Правило одно для всех, Кира Дмитриевна, и для авиаторов, и для моряков, и для танкистов. Это мы в первый год войны героев из себя строили, а нынче, сами знаете, просто воюем. Такова жизнь.
— Но есть ведь и другие женщины...
— Были, — пыхнул папиросой император. — Но ничего хорошего из моих матримониальных усилий не вышло. Ещё хуже стало. Князь не мальчик, да и память у него долгая...
«Что же ты такое ему сделал, ваше величество, что теперь со мной вынужден говорить?»
— Но он же знает, что мы говорим...
— Знает, — согласился император. — И спросит. Но нам и скрывать, собственно, нечего. Я вас, Кира Дмитриевна, расспрашиваю о положении на фронте, о войне в воздухе, то да сё. Вы же асс, и на войне чуть ли не с первого дня... Согласны?
— Согласна. — А что ещё ей оставалось сказать?
Однако, если на чистоту, то Кира была совсем не уверена, с чем именно она согласилась. Не знала, и думать не хотела. Тем более, обсуждать. Но и Михаил... Что ж, Михаил её об этом разговоре так и не спросил. Ни в тот день, ни назавтра, ни когда возвращались на базу.
Лишь ближе к вечеру седьмого дня их нечаянных каникул, когда сидели в том же кабаке, где всё, собственно, и началась, он посмотрел ей прямо в глаза, и вдруг спросил:
— Что скажешь?
Глава 14
— Что скажешь? — спросил Михаил после долгой паузы.
— Полагаешь, должна сказать? — как ни странно, она сразу поняла, о чём он спрашивает.
— Ничего ты не должна, — покачал он головой. — Я просто спросил.
— Он хочет, чтобы ты вернулся. — Простые слова, а дались с трудом.
— А ты, Кира? Чего хочешь ты?
«Он что, мысли читает?»
Возможно, что и так. Но могло случиться, что Михаил просто знает. И не важно откуда. Не суть, как узнал. Узнал. Знает. Спрашивает. Задал вопрос. И вопрос, кажется, вроде бы несложным. Но это не так.
«Что такое любовь? — Вот о чем спросил её Михаил. — Кто я для тебя, и на что ты готова пойти, ради меня?
— А ты? — Ей и самой хотелось бы знать, кто она для него и всё остальное, что хотят знать женщины. — Почему ты молчишь, если тебе есть, что сказать?
— О чём ты, Михаил? — зло усмехнулась Кира. — Какие желания могут быть у комэска?
И в самом деле, ей ли мечтать! Побывала в волшебной стране, сходила на бал к королю, пора и честь знать.
— Разные желания...
Вот этими словами он её удивил. Опять угадал или все-таки знал? Понял то, в чём она и сама себе боялась признаться? Прочёл в глазах, словно малопонятную статью между строк?
— Что ж, Михаил, не стану врать, — Кира успокоилась вдруг, как случалось с ней обычно во время воздушных боёв. Ушли сомнения, отступили эмоции. Разум очистился, и на неё снизошла кристальная ясность. Тишина. Покой. Смерть.
— Что ж, Михаил, не стану врать, — сказала Кира, бестрепетно принимая его взгляд, — я не отказалась бы стать княгиней Курбской и деток от тебя родить... И полковничий мундир примерить... А он мне, между прочим, перевод на флот обещал. Каперанг, каково?!.. И во дворце твоём сказочном пожить, мне тоже хочется, но не судьба. Ведь так?
Она хотела ещё сказать, что любовь — это подлая тварь. Она сука толкает порой женщин на такое, что в здравом уме никогда не поймёшь, зачем и отчего. Отпустить, например, любимого мужчину в бой, и самой уйти в зенит, к глазам Бога, в бога, в душу мать!
— Забудь! — потребовала она. — Плесни, будь добр, на посошок, и поехали!
Глава 15
И они поехали. Но между «тем» и «этим» они сказали друг другу то немногое, что каждый из них, как выяснилось, хотел услышать от другого. И вот это было главное, а всё прочее... Прочее тлен!
Сука любовь, как говорят на Лиговке, она такая. Отменяет законы, меняет ориентиры. Выворачивает душу, корежит её и ломает, но всё, познавшие настоящую любовь, — взаимную, а не безответную, если что, — в конце концов, обретают счастье. На мгновение или на вечность, не суть важно. Счастье не имеет скалярных изменений, только качественные.
И они вернулись в полк будучи абсолютно, запредельно счастливы, хотя свидетели их возвращения увидеть в них этого внутреннего сияния так и не смогли. Полковнику Сиротину доложили просто и по существу: пьяные-де оба, как сапожники, и помятые, словно мартовские коты.
«Оно и неплохо, — решил для себя комполка. — Устав не нарушен, пар спущен, вот и славно!»
И всё вернулось на круги своя. Война, одним словом.
Вот разве только, с этой поры, как вскорости приметил Сиротин, стал кто-то большой — едва ли не на самом Олимпе, — ворожить штабс-капитану Амелиной, как мало кому ещё. И не то, чтобы не по делу, за красивые глаза, так сказать. Напротив, всё до последней запятой заслужено, — и не просто так, а кровью, — но опытный командир такие вещи, что говорится, нутром чует и никогда не пропустит. Месяца не прошло, а ей уже за «успешное выполнение» и «образцовое командование» очередное звание присвоили. Свалила «тандерболт» в бою — «Витовт II степени». Отстояла колонну бомбёров, шедших на подавление десанта — «Владимир». А вот Карелину, как и прежде, «ни значка, ни лычки». Но они двое — Карелин и Амелина — с этим как-то жили. И вроде бы совсем неплохо жили. То есть, тайной их отношения ни для кого в полку уже не были, но и они — к чести обоих, — этим никак не бравировали и на показ не выставляли, хотя и прятаться перестали тоже. Просто жили. Служили. Воевали.
И на войне, как на войне. Тем более, если ты истребитель передовой линии. Могло случиться и так, и эдак. И история наша вполне могла завершится фразой о том, что «они не вернулись из боя». Однако Бог миловал. Не без осложнений и уж тем более не без крови — у Амелиной вот даже шрамик над левой бровью появился, тем не менее оба выжили. А там, глядишь, и война кончилась. Венский конгресс, мирный договор, и звездопад, обрушившийся на победителей в ознаменование «и прочая, и прочая»...
Через два месяца после подписания мирного договора полковник Амелина вышла в отставку с должности командира полка, и словно в омут канула. Ни слуху, ни духу, как говорится. Да и откуда бы? Друзьями они с Сиротиным так и не стали, так что в переписке не состояли. Общих знакомцев не нашлось тоже, ну а в газетах про отставных полковников — даже о женщинах — редко пишут. И то большей частью некрологи. Так что в следующий раз увидел её генерал Сиротин только года через три и то случайно. Он тогда уже корпус принял и по случаю производства в генерал-лейтенанты был приглашён на большой приём в Военном министерстве. Вот там, угощаясь шампанскими винами в преддверии торжественной части, и увидел генерал Сиротин яркую, обращающую на себя внимание пару. Карелина он узнал сразу, хотя и догадывался, что адмирал с немалым иконостасом орденов зовётся в миру отнюдь не этой фамилией. А вот роскошную даму, опирающуюся на руку адмирала, он бы в жизнь не признал. Если бы её не выдал памятный шрам над чёрной бровью.
«Вот ведь, — подумал тогда Сиротин с восхищением, — настоящую красавицу даже шрам не портит!»
 |
| В качестве иллюстрации использован кадр из фильма Петра Тодаровского «Военно-полевой роман» (1983 год) |
__________________
